Руки и сердца Александры Пятковой смог добиться лишь датчанин Серен Рандруп, ставший в Омске крупным промышленником.

Омички, о которых в городе говорили сто с лишним лет назад, сегодня мало кому известны. Но их жизни отражают ту эпоху и ее последствия для многих русских людей. Мы решили вспомнить судьбы ярких женщин Омска периода Гражданской войны.

Внучка золотопромышленника, жена фабриканта

В Омске самой завидной невестой начала ХХ века была Александра Пяткова – внучка владельца золотых приисков Забайкалья Якова Немчинова и дочь тарского купца 1-й гильдии Михаила Пяткова. С детства она жила в роскоши в родительском особняке в Таре. Модная одежда, всевозможные деликатесы и сладости доставлялись в их дом из Москвы, обучала Александру и ее сестру Татьяну выписанная из Лондона гувернантка, за столом в семье говорили в основном на английском, которым в совершенстве владел отец. Дальнейшее образование девочки получили в Москве, старшая, Татьяна, вышла там замуж и родила близнецов, а в 1900 году после смерти Михаила Пяткова к ним приехала мать.

Александра была девушкой свободных по тем временам нравов, дружила с молодыми людьми, близкими к социалистам, и категорически не желала заводить семью. Чтобы как-то занять себя, она открыла бесплатную столовую для нищих, вспомнив, возможно, что в Таре ее мать содержала такую же столовую. Женихи сватались к ней 12 раз и неизменно получали отказ. Но перед тринадцатым претендентом на ее сердце (и миллионное наследство) Александра не устояла.

Эти женихом был датчанин Серен Рандруп. В 1897 году он приехал в Тару, работал на маслодельне купца Машинского, который был дружен с семьей Пятковых, затем перебрался в Омск, где открыл мастерскую по ремонту и производству сельхозорудий, начал завозить из Германии швейные машинки. Сколотив капитал, Рандруп открыл завод, в советские времена известный как агрегатный, а ныне переросший в АО «Высокие технологии».

В 1904 году заболела туберкулезом и скончалась 22-летняя жена Рандрупа Фрида. Часто бывая по делам бизнеса в Москве, промышленник непременно заходил к Пятковым, красиво ухаживал за Александрой и в 1910 году, добившись ее руки, увез новую супругу в Омск. Александре был уже 31 год, и она решила погрузиться в семейную жизнь. Рандрупы жили в большом одноэтажном особняке на улице, которая сейчас называется Стачечная, за нынешнем «Дружным миром», где у пары родились трое детей.

Александра коллекционировала картины и редкие книги, сама хорошо рисовала, открыла в городе картинную галерею, а на заводе своего мужа – хорошую библиотеку для рабочих, была первой в Омске женщиной, которая осмелилась сесть за руль автомобиля. Активно занималась благотворительностью. Во время эпидемии тифа перед Первой мировой войной Александра Михайловна открыла столовую для бедных горожан, сама готовила для них обеды, участвовала в создании лиги по борьбе с туберкулезом, собирала средства для лечения больных. Она организовала летний лагерь для больных детей, а незадолго до революции купила участок земли в 30 км от города и построила на нем летний санаторий – первый в Сибири. На железнодорожном вокзале они вместе с женой купца Машинского Екатериной открыли столовую для возвращающихся с войны солдат.

Жизнь дореволюционного Омска и в его колчаковский период хорошо описана в «Омском дневнике Татьяны Машинской», которая с родителями, братьями и сестрами в 1918 году эмигрировала в Чехословакию. Этот дневник выпустила в Праге ее сестра Ольга, первое его издание читала омская журналистка Ирина Кудимова, которая несколько лет жила в Чехии, где окончила школу туристического сервиса. Вернувшись три года назад в Омск, Ирина организовала экскурсионный проект, рассказывающий о судьбах омичек того времени.

– Революцию Рандрупы не приняли, тем более что рабочие, которых датчанин нещадно эксплуатировал, активно поддерживали большевиков, – говорит  Ирина Кудимова. – Падения колчаковского режима они благоразумно дожидаться не стали и осенью всей семьей отправились во Владивосток, по некоторым данным, прихватив с собой драгоценности, спрятанные в детских игрушках. Путешествие было вполне комфортным, так как Серен Рандруп занимал пост консула Великобритании и имел определенные привилегии, которыми нередко пользовался себе во благо.

Затем семейство перебралось в Японию, оттуда – в Шанхай, а в 1921 году обосновалось в Лондоне. Жили там Рандрупы небедно, но и далеко не так роскошно, как в Омске. Александре Михайловне даже пришлось вспомнить кухонные навыки, полученные в ее солдатской столовой. Скончалась она в 1934 году после тяжелой болезни, супруг пережил ее всего на год.

Омская муза чешского скульптора

В 1914 году население  Омска составляло 135 тыс. человек, но с начала Первой мировой войны оно стало стремительно расти за счет переселенцев из западных и центральных губерний, военнопленных, притока на заводы крестьян и достигало, по некоторым данным, 600 тыс. человек. В городе идет масштабное строительство и остро не хватает как простых рабочих, так и специалистов по украшению фасадов и интерьеров зданий. Рабочую силу стали привлекать из числа военнопленных, попутно выявляя среди них людей с техническим и художественным образованием.

Таким оказался Франтишек Винклер – скульптор и декоратор, окончивший пражскую школу прикладного искусства. Он был призван в армию, правда, не сидел в окопах, а служил штабным фотографом. В марте 1915 года Франтишек попал в плен и был отправлен в Омск. Здесь его сразу привлекли к работам по специальности. Когда Винклер занимался интерьерами Дома судебных установлений (ныне – здание Законодательного собрания), он познакомился с 16-летней Леночкой Мусатовой.

– Она работала здесь секретарем-машинисткой, тоже достаточно редкая для тех времен профессия, требующая хорошего образования. Лена была дочкой купца и после окончания женской гимназии весьма грамотной девушкой. Винклер влюбился в нее, что называется, с первого взгляда, Елена ответила взаимностью, хотя чех был вдвое старше ее – в 1916-м ему исполнилось 32 года, – рассказывает Ирина Кудимова об одной из героинь своего проекта.

В городе завершалось строительство здания Управления железной дороги, проект которого предполагал скульптурное оформление фасада. Эту задачу поручили Винклеру, которого к тому времени все уже звали Владимиром. Чех блестяще с нею справился, выполнив лепное обрамление фасада, надпись на нем и создав четыре скульптуры, олицетворяющие  Путь, Тягу, Движение и Управление. При этом натурщицей для всех четырех «железнодорожных богинь» была возлюбленная скульптора Лена Мусатова. И по сей день ее образом могут любоваться омичи, проходя мимо здания университета путей сообщения.

Лицо Леночки Мусатовой смотрит на нас и со здания омской мэрии. Именно с нее Винклер лепил фигуру кариатиды, наравне с атлантом украшающую главный вход в Русско-азиатскую финансовую компанию, для которой и было построено это здание. Правда, войти мимо них в мэрию сегодня уже нельзя – в начале 2000-х двери замуровали, сместив вход на угол здания.

Весной 1918 года, когда Лене исполнилось 18 лет, Винклер женился на ней. Процесс осложняло то, что в Чехии у Франтишека уже был жена и двое детей, но скульптор вышел из положения, приняв православие. В Омске Винклер создал также скульптуру Крылатого гения на фасаде драматического театра, работал над оформлением и интерьерами коммерческого училища, других зданий и мечтал вместе с молодой женой вернуться на свою родину.

С приходом Колчака и белочехов у него появилась надежда осуществить эту мечту, но события заставили супругов вместе с чехословацким корпусом отправиться во Владивосток. Там уже формировались суда для переправки эмигрантов из России в Америку, на одном из которых чета Винклеров намеревалась отплыть, чтобы в конце концов добраться до Праги. Однако Елена была беременна, и Владимир, посоветовавшись с врачами, не рискнул отправляться с ней в путь через Тихий океан. Они остались во Владивостоке. Как оказалось, на десять лет. Винклер продолжал ваять, правда, уже не кариатид и атлантов, а барельефы Маркса, Ленина и разбивающих цепи пролетариев. 

В 1928 году супруги вместе с детьми переехали в Харбин, не оставляя надежды добраться до Чехословакии. Но русский анклав в Китае захватили японцы, Чехословакию – немцы, и Владимиру с Еленой оставалось только ждать. Но в 1941 году случилась трагедия – Елена, гуляя с детьми, наступила на находящуюся под напряжением проволоку, которая ограждала какой-то военный объект, и от удара током погибла на месте.  Владимир Винклер умер в июне 1956 года, не дождавшись несколько месяцев до прихода разрешения вернуться в Прагу. Шестеро детей талантливого скульптора и его омской музы разъехались  по миру, лишь дочь Вера осталась в СССР, кто-то из ее потомков живет в Русско-Полянском районе.

Пелагея Броз Тито

Трагична судьба и другой омички – первой жены президента Югославии Иосипа Броз Тито. Будущий югославский лидер, служа в войсках Австро-Венгрии, весной 1915 года попал в плен к русским, помотался по российским лагерям и тюрьмам, откуда дважды бежал. Второй раз – летом 1917 года – успешно. Дело было под Омском, где в то время установилась советская власть, и Иосип примкнул к большевикам, но с приходом белогвардейцев был вынужден скрываться в Шербакульском районе.

– Жил он в селе Михайловка в доме небогатой крестьянской семьи Белоусовых, где влюбился в 14-летнюю дочь хозяина Пелагею. Иосипа, в совершенстве говорившего по-русски, взял на работу механиком на своей мельнице в соседнем селе зажиточный казах Иса Жексенбаев. Несмотря на возражения родителей Пелагеи, ее отношения с «иноземцем» продолжались, они решили пожениться, Жексенбаев, который очень высоко ценил Иосипа, заплатил за невесту достойный калым, и в 1918 году 14-летняя Пелагея и 26-летний будущий глава Югославии стали супругами, – раскрывает страницы удивительной истории малограмотной девочки-крестьянки Ирина Кудимова.

После ухода Колчака они переехали в Омск. Большевики, к которым сразу примкнул Иосип Броз, тогда еще не добавивший к своей фамилии знаменитый псевдоним Тито, заявили, что их брак незаконен, и молодые зарегистрировали его по правилам новой власти – 7 января 1920 года юная омичка получила свидетельство о том, что теперь она является Пелагеей Брозович.

Вскоре Иосип узнает, что в его родной Хорватии восстали крестьяне, и вместе с молодой женой покидает Россию. Они живут в Загребе, где  Пелагея, которую муж звал Полиной, родила сына, но ребенок почти сразу умер, и Иосип отправил ее в свое родное село поправляться на свежем воздухе и крестьянском молоке. После еще двух невыживших детей у пары в 1924 году родился сын Жарко, они вернулись в Загреб, где некогда тихая девушка, ни слова не знавшая ни по-хорватски, ни по-сербски, влилась в активную политическую жизнь супруга. В 1928 году обоих арестовали, но Иосип заявил, что его жена – простая глупая женщина, ничего не знающая о его революционной деятельности, и Пелагею отпустили. Она устроилась на мебельную фабрику, работа позволяла прокормить маленького сына и носить передачи мужу.

В 1929 году Иосипа приговорили к пяти годам заключения, и знакомые вывезли Пелагею с сыном в Москву. Здесь она вступила в ВКП (б) и в Коминтерн, окончила входящий в его систему Коммунистический университет национальных меньшинств Запада. После КУНМЗ Пелагею направили в Казахстан преподавать историю партии и ленинизма в совпартшколе Джаркента, а потом – в Рязанскую область, где она возглавляла  отдел по заочному обучению и организации массового радиослушания.

Выйдя на свободу, Иосип Броз берет псевдоним Тито, избирается членом политбюро ЦК КПЮ и в феврале 1935-го на полтора года отправляется в командировку в СССР. Здесь он воссоединяется с супругой, которая уже работает в Москве, но выясняет, что в период его отсутствия Пелагея ему изменила с одним из сотрудников Коминтерна. Жена, разумеется, все факты своей сексуальной неблагонадежности отрицает, но Тито непреклонен – развод.

Разрыв отношений усугубляло и недовольство Тито тем, как воспитывается его сын, который жил не с матерью, а в привилегированном пансионе для детей сотрудников Коминтерна. Вот как сама Пелагея описывает их встречу:

– Мы встретились сразу же после приезда Тито на работу в Коминтерн. У нас был длинный разговор. Броз подтвердил, что получал мои письма и деньги, которые я регулярно посылала ему из Казахстана в мариборскую тюрьму. Больше всего его занимало, где Жарко, так как он очень хотел видеть сына. Я, однако, не могла ему точно ответить на этот вопрос, поскольку в то время, когда я работала в Казахстане, маленького Жарко часто переводили из одного детского дома в другой.

После развода лидер югославских коммунистов женился еще трижды и о своей истинной любви никогда не упоминал, но его близкие знакомые отмечают, что ею была именно оставшаяся в СССР Пелагея.

Сын Иосипа и Пелагеи в рядах Советской Армии прошел Великую Отечественную, вернулся в Югославию, но политикой не занимался, заведуя виноградниками в родном селе отца. В 1966 году он приезжал в Москву повидаться с матерью. Сын Жарко, соответственно внук Тито, напротив, известный сербский политик, председатель коммунистической партии и депутат сербского парламента.

Судьба же дочери омского крестьянина сложилась незавидно. В 1937 году Пелагею обвинили в том, что она из кулацкой семьи и состоит в связи с сотрудником югославкой охранки. Она даже приезжала в родную Михайловку за справкой, что ее родители не были кулаками. Односельчане долго еще вспоминали «по-западному» одетую женщину с золотыми часами. Справка Пелагее, теперь уже снова Белоусовой, не помогла – ее исключили из ВКП (б) и приговорили к 10 годам лагерной жизни. Правда, через два года реабилитировали и вернули в Коминтерн. Она вышла замуж за фотографа Петра Рогулева, родила дочь, но в 1948 году, после того как Сталин напрочь рассорился с Тито, о бывшей жене югославского вождя вспомнили и вновь отправили на 10 лет в лагеря. В 1957 году Пелагею освободили, правда, без права проживания в Москве, через девять лет ей все же дали квартиру в столице и персональную пенсию, а в марте 1967 года она умерла от инфаркта. По некоторым сведениям, Тито дал указание своему послу в СССР возложить на могилу венок.

Олег Татин