Поиск

Спектакль «С днем рождения, Папа!» [18+] по пьесе «Кошка на раскаленной крыше» играют два актерских состава, и у каждого свое прочтение материала.

Премьерный спектакль«С днем рождения, Папа!» по мотивам пьесы американского драматургаТеннесси Уильямса «Кошка на раскаленной крыше» открыл 149-й театральный сезон Омской драмы. Редактор театра Наталья Елизарова в своей рецензии подробно разбирает новую постановку и анализирует, чем отличается игра разных актерских составов.

Вывернул наизнанку и перелицевал

Пьесу, которая снискала всемирную известность благодаря тонкому чеховскому психологизму и одновременно шекспировскому накалу страстей, режиссер Роман Габриа (г. Санкт-Петербург) вывернул наизнанку и перелицевал. Он полностью отбросил мелодраматическую линию и сосредоточился на жестокой, кровавой, полной боли и страдания правде человеческого бытия. В небольших, практически документальных фрагментах, из которых скроен спектакль, проглядывает весь необратимый и неизбежный процесс агонии и угасания не только одного человека, но и целой семьи с припрятанными в шкафах скелетами. Это и неизжитые комплексы, и застарелые обиды, и беспомощность от ощущения ненужности, зависть и ненависть. И процесс этот настолько осязаем, что зритель невольно ощущает себя случайным свидетелем чужих предсмертных страданий.

В отличие от первоисточника в сценической версии Романа Габриа сюжет вращается не вокруг надломленной фигуры Мэгги, которая пытается спасти свой неудачный брак, а вокруг умирающего от рака главы семейства – миллиардера Поллита.

Memento mori

В спектакле мы видим главного героя сразу в двух ипостасях – больного (Олег Теплоухов) и здорового (Сергей Оленберг, во втором составе – Владислав Пузырников). Образы, меняясь с кинематографической быстротой (больной – здоровый, здоровый – больной), чем-то напоминают расклад на картах Таро. В отличие от игральных карт, где не имеет значения, как ляжет карта – верх ногами или вниз, перевернутая Таро – это всегда негатив, ущерб, черная метка, резкий поворот с ног на голову. И переход этот – от черного к белому, от жизни к смерти – всегда непредвиден и фатален. Сегодня ты на коне, завтра – за кладбищенской оградой. Одним словом, как говорили древние – memento mori (помни о смерти).

Здоровый Поллит властолюбив и деспотичен на грани самодурства, полон желчи и язвительного сарказма. Сергей Оленберг хоть и наделяет персонаж самыми непривлекательными чертами, однако осуждения его герой не вызывает – слишком уж циничным и лицемерным является семейство хлопкового плантатора, которое озабочено лишь одним – спровадить на тот свет надоевшего всем папашу и поскорее разделить оставленное имущество. Поэтому поведение Поллита-старшего отчасти понять можно: с волками жить – по-волчьи выть. В своих домочадцах он видит в первую очередь алчных паразитов, которые жаждут поскорее промотать его состояние. Когда родственники устроили фарс под названием «день рождения любимого папочки», он со свойственной ему прямолинейностью и бесцеремонностью занялся срыванием масок. Под раздачу попали все без исключения, но больше всех досталось супруге Иде (Анна Ходюн) за не слишком искусно замаскированную радость от осознания того, что скорое вдовство сделает ее богатой. И за танцы на костях. Однако это всего лишь одна сторона медали. Если посмотреть на ситуацию с другого ракурса, мы увидим на месте Иды Поллит одинокую в браке женщину, которая всю свою жизнь изо всех сил пытается угодить своенравному мужу, и чем больше старается, тем больше его это раздражает.

В отличие от пьесы Т. Уильямса, где старший Поллит хоть и крут характером, но все же выписан достаточно смягченными красками, в сценической версии Романа Габриа – это истинный мужлан. И Сергей Оленберг полностью соответствует этому образу, в том числе и благодаря фактурности. И поэтому экспрессивные монологи звучат из его уст как нельзя органично и правдоподобно: «Кто сказал, что я умру!? Мне только исполнилось шестьдесят пять. Я проживу еще лет пятнадцать-двадцать! Я всех переживу! Я похороню всех: и Гупера, и Мэй, и всю их ораву, и тебя, сука! Брик, я тебя похороню! Я всех вас похороню, и мне придется платить за ваши гробы! Вы все сдохнете, а я буду жить! Засяду на своей плантации! Запру все двери и буду жить!..»

Но, как ни пытался старший Поллит спрятаться от смерти за стенами своего поместья, ничего не вышло – она безмолвно, настойчиво и неотвязно шла за ним по пятам. Образ Смерти (в постановке мы видим персонажа с лаконичным и условным именем – Она) создают Кристина Лапшина и Элеонора Кремель.

Во втором составе спектакля роль хлопкового миллиардера играет Владислав Пузырников. Его Поллит уже не вцепляется в жизнь с остервенением раненого зверя. Это скорее отрешенный и уставший от жизни человек, нежели озлобленный. Его молчание красноречивее любых эмоциональных тирад, оно настраивает на философский лад и глубинные размышления. Благодаря Пузырникову спектакль приобретает совсем иное звучание: он уже не столько о трагедии внезапно прерванной жизни, сколько о примирении – с собой, близкими людьми, неизбежным уходом.

Лабиринт, из которого выхода нет

Художник-постановщик Анвар Гумаров выстроил на сцене пространство, одновременно открытое и давящее, похожее на лабиринт, из которого нет выхода: вроде бы все двери открыты и тебя никто не держит, но, куда бы ты ни направился, обречен вернуться на исходную и в конце концов смириться с мыслью, что спасения нет. Особенно мрачно выглядит интерьерное пространство последнего пристанища Поллита, которое смахивает не то на прозекторскую, не то на запредельный туннель, по которому отлетевшая от тела душа несется к свету. А за стеной – голоса собравшихся за накрытым столом гостей. Перегородка между первым отсеком и вторым – очень тонкая. И зажигательная танцевальная мелодия без всякого перехода внедряется в партитуру Генделя, а поздравительные речи сливаются с похоронными хоралами (композитор Владислав Крылов).

Больной Поллит (Олег Теплоухов) – немощен, податлив, робок. Его откровенное чувство беспомощности вызывает жалость. Сравнивая этого присмиревшего, тщедушного, обессилевшего человечка с тем, кто еще минуту назад изрыгал проклятия в адрес домочадцев и угрожающе потрясал кулаками, невозможно представить, что подобная метаморфоза случилась с одним и тем же человеком. Образ, созданный Олегом Теплоуховым, символичен – это слабый, полуистлевший огарок, который вот-вот окончательно померкнет. Несмотря на парадоксальность ситуации, возникает впечатление, что именно Она (то есть Смерть) поддерживает жизнь в угасающем теле. Впрочем, парадокса нет – Она ведь никуда не торопится.

Образ Брика – сломленного, разрушенного человека без будущего – блестяще воплотил актер Егор Уланов. Но именно за Брика – хмурого, беспробудно пьющего – так отчаянно цепляется его жена Мэгги (Ирина Бабаян), именно в разговорах с ним в старшем Поллите вспыхивают редкие проблески человечности. Причина такого доверия проста – Брик единственный, кто в семействе Поллитов не лжет. Но разве его правда целительна? Отнюдь. Она жестока и убийственна. «Хочется взять мое деревянное ружье, которое ты подарил мне на прошлое Рождество, и долго стрелять в тебя. Стрелять, пока ты не исчезнешь…», – говорит он отцу в день его рождения. «Когда уже ты уйдешь? Ты портишь мне удовольствие от виски», – отвечает он жене на ее очередную попытку сблизиться.

Ирина Бабаян вложила в свою Мэгги непосредственность капризного ребенка, она упрямо стремится к отторгающему ее мужчине, как к желанной, но недоступной игрушке. При этом невольно думается – а вот если бы вдруг случилось чудо и холодный, безразличный Брик ответил бы на ее чувства взаимностью, что было бы тогда?.. Скорее всего, от этих чувств не осталось бы и следа.

Второй актерский состав дает возможность увидеть зрителю абсолютно других Брика (Игорь Костин) и Мэгги (Анастасия Ешкова). Если в исполнении Егора Уланова мы видим достаточно привычный, можно сказать, канонический образ Брика – человека флегматичного, отстраненного, переживающего внутреннюю драму, то образ, созданный Костиным, совершенно иной. Импульсивный, порывистый, полный юношеского бунтарства Брик Игоря Костина – это невыросший ребенок, который изо всех сил пытается скрыть свою любовь к отцу под маской враждебности и при этом старается любыми способами обратить на себя его внимание. Он, видимо, даже на алкоголь налегает только для того, чтобы когда-нибудь вечно занятой Поллит наконец-то заметил его и ворчливо спросил: «Почему ты пьешь, Брик?».

В постановке, где задействованы Пузырников и Костин, линия «отец – сын» становится центровой, а вот романтическая стихия в паре «Мэгги – Брик» отсутствует напрочь – нелюбимая мужем Мэгги и сама не испытывает к нему любви. «Я не живу с тобой. Мы занимаем одну клетку», – совершенно бесстрастно констатирует она, и в этих словах нет горечи. Чего, к примеру, нельзя сказать о другой Мэгги, той, которую играет актриса Ирина Бабаян.

Противоречивые эмоции испытываешь, глядя на семейство Гупера (Артем Кукушкин, Олег Берков) и Мэй (Ольга Беликова, Вера Фролова). С одной стороны, они любящие супруги и родители, с другой – слишком уж рассудочной и прагматичной выглядит эта молодая пара, а от их рассуждений о том, как «нужно» и «должно», веет невыразимой утилитарной скукой.

Хорошим сценографическим решением являются образы детей-кукол. Их будто смастерили из конструктора. Раз-два – и готовы будущие люди-марионетки! Они-то уж точно не станут огорчать родителей дикими выходками. Социум, пожалуй, даже нуждается в таких примерных членах общества.

На круги своя

В размытости, неоднозначности смысловых пластов, пожалуй, главная особенность спектакля Романа Габриа. Поэтому постановка «С днем рождения, Папа!» видится неким подстрочником, на основе которого каждый зритель напишет свою историю – о растоптанных судьбах, невоплощенной любви, разбившихся иллюзиях, мимолетности человеческой жизни… – у каждого она будет своя.

Финал спектакля закольцован с исходным событием неоспоримой библейской истиной, которая постигается постепенно, до полного освобождения от внутреннего ужаса и протеста перед неизбежным – «в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься». При всей неопределенности и зыбкости смысловых посылов сценической версии этот метафизический штрих самый четкий.

Уточним, что следующие показы спектакля «С днем рождения, Папа!» пройдут 25 октября, 6, 12 и 24 ноября.

1829

Спектакль «С днем рождения, Папа!» [18+] по пьесе «Кошка на раскаленной крыше» играют два актерских состава, и у каждого свое прочтение материала.

Премьерный спектакль«С днем рождения, Папа!» по мотивам пьесы американского драматургаТеннесси Уильямса «Кошка на раскаленной крыше» открыл 149-й театральный сезон Омской драмы. Редактор театра Наталья Елизарова в своей рецензии подробно разбирает новую постановку и анализирует, чем отличается игра разных актерских составов.

Вывернул наизнанку и перелицевал

Пьесу, которая снискала всемирную известность благодаря тонкому чеховскому психологизму и одновременно шекспировскому накалу страстей, режиссер Роман Габриа (г. Санкт-Петербург) вывернул наизнанку и перелицевал. Он полностью отбросил мелодраматическую линию и сосредоточился на жестокой, кровавой, полной боли и страдания правде человеческого бытия. В небольших, практически документальных фрагментах, из которых скроен спектакль, проглядывает весь необратимый и неизбежный процесс агонии и угасания не только одного человека, но и целой семьи с припрятанными в шкафах скелетами. Это и неизжитые комплексы, и застарелые обиды, и беспомощность от ощущения ненужности, зависть и ненависть. И процесс этот настолько осязаем, что зритель невольно ощущает себя случайным свидетелем чужих предсмертных страданий.

В отличие от первоисточника в сценической версии Романа Габриа сюжет вращается не вокруг надломленной фигуры Мэгги, которая пытается спасти свой неудачный брак, а вокруг умирающего от рака главы семейства – миллиардера Поллита.

Memento mori

В спектакле мы видим главного героя сразу в двух ипостасях – больного (Олег Теплоухов) и здорового (Сергей Оленберг, во втором составе – Владислав Пузырников). Образы, меняясь с кинематографической быстротой (больной – здоровый, здоровый – больной), чем-то напоминают расклад на картах Таро. В отличие от игральных карт, где не имеет значения, как ляжет карта – верх ногами или вниз, перевернутая Таро – это всегда негатив, ущерб, черная метка, резкий поворот с ног на голову. И переход этот – от черного к белому, от жизни к смерти – всегда непредвиден и фатален. Сегодня ты на коне, завтра – за кладбищенской оградой. Одним словом, как говорили древние – memento mori (помни о смерти).

Здоровый Поллит властолюбив и деспотичен на грани самодурства, полон желчи и язвительного сарказма. Сергей Оленберг хоть и наделяет персонаж самыми непривлекательными чертами, однако осуждения его герой не вызывает – слишком уж циничным и лицемерным является семейство хлопкового плантатора, которое озабочено лишь одним – спровадить на тот свет надоевшего всем папашу и поскорее разделить оставленное имущество. Поэтому поведение Поллита-старшего отчасти понять можно: с волками жить – по-волчьи выть. В своих домочадцах он видит в первую очередь алчных паразитов, которые жаждут поскорее промотать его состояние. Когда родственники устроили фарс под названием «день рождения любимого папочки», он со свойственной ему прямолинейностью и бесцеремонностью занялся срыванием масок. Под раздачу попали все без исключения, но больше всех досталось супруге Иде (Анна Ходюн) за не слишком искусно замаскированную радость от осознания того, что скорое вдовство сделает ее богатой. И за танцы на костях. Однако это всего лишь одна сторона медали. Если посмотреть на ситуацию с другого ракурса, мы увидим на месте Иды Поллит одинокую в браке женщину, которая всю свою жизнь изо всех сил пытается угодить своенравному мужу, и чем больше старается, тем больше его это раздражает.

В отличие от пьесы Т. Уильямса, где старший Поллит хоть и крут характером, но все же выписан достаточно смягченными красками, в сценической версии Романа Габриа – это истинный мужлан. И Сергей Оленберг полностью соответствует этому образу, в том числе и благодаря фактурности. И поэтому экспрессивные монологи звучат из его уст как нельзя органично и правдоподобно: «Кто сказал, что я умру!? Мне только исполнилось шестьдесят пять. Я проживу еще лет пятнадцать-двадцать! Я всех переживу! Я похороню всех: и Гупера, и Мэй, и всю их ораву, и тебя, сука! Брик, я тебя похороню! Я всех вас похороню, и мне придется платить за ваши гробы! Вы все сдохнете, а я буду жить! Засяду на своей плантации! Запру все двери и буду жить!..»

Но, как ни пытался старший Поллит спрятаться от смерти за стенами своего поместья, ничего не вышло – она безмолвно, настойчиво и неотвязно шла за ним по пятам. Образ Смерти (в постановке мы видим персонажа с лаконичным и условным именем – Она) создают Кристина Лапшина и Элеонора Кремель.

Во втором составе спектакля роль хлопкового миллиардера играет Владислав Пузырников. Его Поллит уже не вцепляется в жизнь с остервенением раненого зверя. Это скорее отрешенный и уставший от жизни человек, нежели озлобленный. Его молчание красноречивее любых эмоциональных тирад, оно настраивает на философский лад и глубинные размышления. Благодаря Пузырникову спектакль приобретает совсем иное звучание: он уже не столько о трагедии внезапно прерванной жизни, сколько о примирении – с собой, близкими людьми, неизбежным уходом.

Лабиринт, из которого выхода нет

Художник-постановщик Анвар Гумаров выстроил на сцене пространство, одновременно открытое и давящее, похожее на лабиринт, из которого нет выхода: вроде бы все двери открыты и тебя никто не держит, но, куда бы ты ни направился, обречен вернуться на исходную и в конце концов смириться с мыслью, что спасения нет. Особенно мрачно выглядит интерьерное пространство последнего пристанища Поллита, которое смахивает не то на прозекторскую, не то на запредельный туннель, по которому отлетевшая от тела душа несется к свету. А за стеной – голоса собравшихся за накрытым столом гостей. Перегородка между первым отсеком и вторым – очень тонкая. И зажигательная танцевальная мелодия без всякого перехода внедряется в партитуру Генделя, а поздравительные речи сливаются с похоронными хоралами (композитор Владислав Крылов).

Больной Поллит (Олег Теплоухов) – немощен, податлив, робок. Его откровенное чувство беспомощности вызывает жалость. Сравнивая этого присмиревшего, тщедушного, обессилевшего человечка с тем, кто еще минуту назад изрыгал проклятия в адрес домочадцев и угрожающе потрясал кулаками, невозможно представить, что подобная метаморфоза случилась с одним и тем же человеком. Образ, созданный Олегом Теплоуховым, символичен – это слабый, полуистлевший огарок, который вот-вот окончательно померкнет. Несмотря на парадоксальность ситуации, возникает впечатление, что именно Она (то есть Смерть) поддерживает жизнь в угасающем теле. Впрочем, парадокса нет – Она ведь никуда не торопится.

Образ Брика – сломленного, разрушенного человека без будущего – блестяще воплотил актер Егор Уланов. Но именно за Брика – хмурого, беспробудно пьющего – так отчаянно цепляется его жена Мэгги (Ирина Бабаян), именно в разговорах с ним в старшем Поллите вспыхивают редкие проблески человечности. Причина такого доверия проста – Брик единственный, кто в семействе Поллитов не лжет. Но разве его правда целительна? Отнюдь. Она жестока и убийственна. «Хочется взять мое деревянное ружье, которое ты подарил мне на прошлое Рождество, и долго стрелять в тебя. Стрелять, пока ты не исчезнешь…», – говорит он отцу в день его рождения. «Когда уже ты уйдешь? Ты портишь мне удовольствие от виски», – отвечает он жене на ее очередную попытку сблизиться.

Ирина Бабаян вложила в свою Мэгги непосредственность капризного ребенка, она упрямо стремится к отторгающему ее мужчине, как к желанной, но недоступной игрушке. При этом невольно думается – а вот если бы вдруг случилось чудо и холодный, безразличный Брик ответил бы на ее чувства взаимностью, что было бы тогда?.. Скорее всего, от этих чувств не осталось бы и следа.

Второй актерский состав дает возможность увидеть зрителю абсолютно других Брика (Игорь Костин) и Мэгги (Анастасия Ешкова). Если в исполнении Егора Уланова мы видим достаточно привычный, можно сказать, канонический образ Брика – человека флегматичного, отстраненного, переживающего внутреннюю драму, то образ, созданный Костиным, совершенно иной. Импульсивный, порывистый, полный юношеского бунтарства Брик Игоря Костина – это невыросший ребенок, который изо всех сил пытается скрыть свою любовь к отцу под маской враждебности и при этом старается любыми способами обратить на себя его внимание. Он, видимо, даже на алкоголь налегает только для того, чтобы когда-нибудь вечно занятой Поллит наконец-то заметил его и ворчливо спросил: «Почему ты пьешь, Брик?».

В постановке, где задействованы Пузырников и Костин, линия «отец – сын» становится центровой, а вот романтическая стихия в паре «Мэгги – Брик» отсутствует напрочь – нелюбимая мужем Мэгги и сама не испытывает к нему любви. «Я не живу с тобой. Мы занимаем одну клетку», – совершенно бесстрастно констатирует она, и в этих словах нет горечи. Чего, к примеру, нельзя сказать о другой Мэгги, той, которую играет актриса Ирина Бабаян.

Противоречивые эмоции испытываешь, глядя на семейство Гупера (Артем Кукушкин, Олег Берков) и Мэй (Ольга Беликова, Вера Фролова). С одной стороны, они любящие супруги и родители, с другой – слишком уж рассудочной и прагматичной выглядит эта молодая пара, а от их рассуждений о том, как «нужно» и «должно», веет невыразимой утилитарной скукой.

Хорошим сценографическим решением являются образы детей-кукол. Их будто смастерили из конструктора. Раз-два – и готовы будущие люди-марионетки! Они-то уж точно не станут огорчать родителей дикими выходками. Социум, пожалуй, даже нуждается в таких примерных членах общества.

На круги своя

В размытости, неоднозначности смысловых пластов, пожалуй, главная особенность спектакля Романа Габриа. Поэтому постановка «С днем рождения, Папа!» видится неким подстрочником, на основе которого каждый зритель напишет свою историю – о растоптанных судьбах, невоплощенной любви, разбившихся иллюзиях, мимолетности человеческой жизни… – у каждого она будет своя.

Финал спектакля закольцован с исходным событием неоспоримой библейской истиной, которая постигается постепенно, до полного освобождения от внутреннего ужаса и протеста перед неизбежным – «в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься». При всей неопределенности и зыбкости смысловых посылов сценической версии этот метафизический штрих самый четкий.

Уточним, что следующие показы спектакля «С днем рождения, Папа!» пройдут 25 октября, 6, 12 и 24 ноября.

1829