Омск-Информ
ЛентаЖурнал
Поиск
·Общество

Корреспондент РИА «Омск-информ» поговорил с двумя омскими патологоанатомами о смерти, связанных с нею страхах и борьбе с ними.

Во-первых, это красиво

Патологоанатомы Евгения Зенкова и Валерия Надеждина (имена изменены по просьбе героев публикации. – Авт.) изначально не до конца осознавали, что представляет собой профессия. На выбор повлияли романтизированные представления, основанные на жизни киногероев и имеющие косвенное отношение к действительности. 

Как выяснилось, мало общего с реальностью имеет и распространенный стереотип о патологоанатоме как о «вечно нетрезвом мужчине в мясницком фартуке, цинично поедающем пирожок над секционным столом»: это негигиенично, да и вообще, большинство представителей профессии в Омске – женщины. При этом – отчасти из-за того самого мрачного ореола – профессиональное сообщество в регионе насчитывает менее 70 человек: практически все друг друга знают.   

– Это тяжелый умственный труд, в котором нет практически никакой романтики: мы исследуем человеческие тела, органы или их маленькие фрагменты и ставим по ним диагнозы. Раньше некоторые выбирали эту деятельность, чтобы быть врачом, но не контактировать с пациентами непосредственно: это диагностическая профессия для глубоких интровертов. Но если тогда патологическая анатомия была в основном направлена на вскрытия, то сейчас она более пациентоориентированная и нацелена на постановку диагнозов живым людям. И молодежь идет туда с конкретной целью: диагностировать что-то, чтобы помогать, – рассказывает Валерия Надеждина. 

Не знакомого с профессией человека это может шокировать, однако патологоанатомы умеют видеть в своей работе красоту. Так, по словам Валерии, самый красивый человеческий орган – головной мозг.

– Он похож на кусок масла и режется примерно так же. Он очень сложный, очень красивый, в разрезе он действительно с извилинами, а если разрезать мозжечок, он выглядит как маленький куст, – описывает омичка. 
По словам Евгении Зенковой, периодически они вместе с коллегами восхищаются, глядя в микроскоп. 
– Смотришь кусочек опухоли под микроскопом и думаешь: боже, как красиво. Я даже не знаю, как это назвать, когда в страшной, по сути дела, вещи ты видишь красоту. Ты понимаешь, насколько она ужасная, и вместе с этим ты невольно восхищаешься. Красота, которую мы видим под микроскопом, – одна из самых завораживающих вещей в профессии. Накладывается и любовь к решению задач. То, что ты увидел на вскрытии – одна часть «пазла», под микроскопом – другая, история болезни – третья, и тебе предстоит собрать все это воедино, – говорит Евгения Зенкова.  

По словам Евгении, многие до сих пор считают, что патологоанатом занимается лишь вскрытиями, и не до конца осознают значимость этой профессии. Фактически именно этот специалист стоит за многими диагнозами, а открытия, сделанные в рамках его работы, важны для медицины в целом. 

– К примеру, COVID-19 сейчас изучают на умерших. Что происходит с их телами, тканями, сосудами… Информация, получаемая о различных группах умерших пациентов, позволяет больше узнать о заболевании. Так изучали многие болезни, когда они только появлялись, – объясняет Евгения.  

«Люди боятся не смерти, а того, что с ней связано»

Сегодня отдельные представители профессии постепенно выводят ее из тени – в частности, с помощью соцсетей. Патологоанатомы заводят блоги, рассказывают о своей работе и освещают тему, которая во многом остается закрытой, – тему смерти. 
– Говорить про смерть не любят: для многих это табу. Если сравнивать со временами моего детства, «видимой» смерти стало меньше. Раньше бабушек хоронили, и весь двор знал об этом. Цветы бросали. Потом идешь по двору, видишь эти цветы, и понимаешь, что была процессия. В принципе, ты знал, что жизнь конечна. Я поняла, что мои близкие умрут, где-то в 5 лет. Когда я, рыдая, поделилась своим открытием с папой, он подтвердил: так и произойдет, – вспоминает Евгения Зенкова. 
Несмотря на осознание конечности жизни, мысль о смерти не присутствует в нашей голове ежесекундно – можно считать это защитным механизмом психики, который позволяет не погрузиться в пучину безумия. Но в определенные моменты жизни тема смерти выходит на передний план – и тогда пробуждается страх. 
– Если разбираться в причинах, люди боятся не самой смерти как факта, а того, что с ней связано. Того, что будет дальше, боли, которая сопряжена со смертью, того, что не успеют доделать все задуманные дела. Почему некоторые боятся мертвых? Потому что они видят в этом себя или родных – но чаще все-таки себя. Особенно когда это происходит с людьми, близкими по возрасту. Замечали, что, когда уходит кто-то примерно вашего возраста, вы ощущаете на своем плече что-то вроде холодной костлявой руки? Я тоже чувствую это, но потом я стряхиваю ее с себя и возвращаюсь к работе, – делится Валерия Надеждина. 

По мнению Евгении Зенковой, стремление пожилых людей накопить крупную сумму «на похороны» можно рассматривать не только как желание освободить близких от финансового бремени, но и как своеобразную попытку побороть страх смерти, неизвестности.    

– Мы не знаем, что будет после смерти. Хочется как-то это проконтролировать, «подстелить соломку». Это можно сравнить с традицией, когда помещали в могилу личные вещи покойного: считалось, что воину в загробной жизни понадобится меч, женщине – украшения…  Когда человек копит крупную сумму и заранее предупреждает близких, что хочет самый красивый и надежный гроб, это еще и стремление «обезопасить» себя, повлиять на то, что будет, когда тебя не станет. Ценности у поколений разные: я, к примеру, не понимаю, зачем нужен дорогой гроб, если он все равно уйдет в землю, – считает Евгения.  

«Культ скорби» и чувство вины

По словам Валерии Надеждиной, профессия научила ее спокойно относиться к смерти – но только чужой. 
– Если кто-то переживает за каждого умершего человека, для меня это как опадение листьев с дерева: они потихоньку падают под дерево, а весной вырастают новые. Но как человек, который похоронил своих родителей и бабушку, я могу сказать, что к смерти родного человека невозможно относиться философски, кем бы ты ни был. Рабочее отстранение помогает делать дела, но оно не спасает от боли. Это нормально. Из-за этого у нас есть негласное правило: никогда не вскрывать своих родственников, – признается омичка.  
Как добавляет Евгения Зенкова, для большинства населения закрыта тема психологической помощи при проживании потери близкого. 
– Моя мама в этом году тяжело переболела ковидом, до этого у папы был инфаркт. Когда смерть приближается к тебе вплотную, это очень жесткое осознание: сейчас человека может не стать. В такие моменты я бы оплатила психологическую поддержку, сколько бы она ни стоила, – рассказывает Евгения.
Как отмечает Валерия Надеждина, в России есть определенная двойственность в том, что касается проживания боли от смерти близких. С одной стороны, принято изо всех сил скрывать эту боль и, стиснув зубы, заниматься привычными делами. С другой стороны, существует некий «культ скорби», когда люди устанавливают на могилах родных дорогостоящие памятники и регулярно посещают места захоронения. 
– Возможная причина – чувство вины перед покойными. К примеру, мой дедушка периодически рассуждает, что уделял бабушке мало внимания. Все время был на работе, а она была дома с детьми. Он толком не виделся с семьей и теперь жалеет об упущенном времени. Раньше он ездил на ее могилу почти каждый день, сейчас – раз в неделю, – делится омичка.

Если полностью переломить свое отношение к смерти не представляется возможным, то в отдельных случаях его можно и нужно трансформировать, чтобы исключить или хотя бы снизить негативное влияние на качество жизни. Валерия Надеждина рекомендует обращаться к психотерапевту людям, которые наблюдают у себя «перекос» в отношении к смерти: к примеру, если они сознательно ищут ее, постоянно тревожатся за здоровье – свое или близких, не до конца отпустили давно ушедших родных и др. 

– Иногда люди словно не успевают осознать, что они живут. Ощущают, будто они живы лишь снаружи, но не внутри. Каждый волен это изменить. Ответственность человека – сделать свою жизнь такой, какой ему хочется, – считает Евгения Зенкова.
По мнению омички, перемены в собственной жизни можно внедрять с мелочей: к примеру, прямо сейчас достать из шкафа тот красивый сервиз. В конце концов, если мы все внезапно смертны – зачем откладывать?
Таким образом, если говорить о «правильном» отношении к смерти, его можно было бы описать примерно так: не стоит думать о ней все время, но при этом нельзя забывать, что она есть. И важно делать все возможное для того, чтобы в минуту, когда уже нельзя ничего исправить, не было мучительно больно за то, чего не успел сделать когда-то. 
1946Юлия Ожерельева
·Общество

Корреспондент РИА «Омск-информ» поговорил с двумя омскими патологоанатомами о смерти, связанных с нею страхах и борьбе с ними.

Во-первых, это красиво

Патологоанатомы Евгения Зенкова и Валерия Надеждина (имена изменены по просьбе героев публикации. – Авт.) изначально не до конца осознавали, что представляет собой профессия. На выбор повлияли романтизированные представления, основанные на жизни киногероев и имеющие косвенное отношение к действительности. 

Как выяснилось, мало общего с реальностью имеет и распространенный стереотип о патологоанатоме как о «вечно нетрезвом мужчине в мясницком фартуке, цинично поедающем пирожок над секционным столом»: это негигиенично, да и вообще, большинство представителей профессии в Омске – женщины. При этом – отчасти из-за того самого мрачного ореола – профессиональное сообщество в регионе насчитывает менее 70 человек: практически все друг друга знают.   

– Это тяжелый умственный труд, в котором нет практически никакой романтики: мы исследуем человеческие тела, органы или их маленькие фрагменты и ставим по ним диагнозы. Раньше некоторые выбирали эту деятельность, чтобы быть врачом, но не контактировать с пациентами непосредственно: это диагностическая профессия для глубоких интровертов. Но если тогда патологическая анатомия была в основном направлена на вскрытия, то сейчас она более пациентоориентированная и нацелена на постановку диагнозов живым людям. И молодежь идет туда с конкретной целью: диагностировать что-то, чтобы помогать, – рассказывает Валерия Надеждина. 

Не знакомого с профессией человека это может шокировать, однако патологоанатомы умеют видеть в своей работе красоту. Так, по словам Валерии, самый красивый человеческий орган – головной мозг.

– Он похож на кусок масла и режется примерно так же. Он очень сложный, очень красивый, в разрезе он действительно с извилинами, а если разрезать мозжечок, он выглядит как маленький куст, – описывает омичка. 
По словам Евгении Зенковой, периодически они вместе с коллегами восхищаются, глядя в микроскоп. 
– Смотришь кусочек опухоли под микроскопом и думаешь: боже, как красиво. Я даже не знаю, как это назвать, когда в страшной, по сути дела, вещи ты видишь красоту. Ты понимаешь, насколько она ужасная, и вместе с этим ты невольно восхищаешься. Красота, которую мы видим под микроскопом, – одна из самых завораживающих вещей в профессии. Накладывается и любовь к решению задач. То, что ты увидел на вскрытии – одна часть «пазла», под микроскопом – другая, история болезни – третья, и тебе предстоит собрать все это воедино, – говорит Евгения Зенкова.  

По словам Евгении, многие до сих пор считают, что патологоанатом занимается лишь вскрытиями, и не до конца осознают значимость этой профессии. Фактически именно этот специалист стоит за многими диагнозами, а открытия, сделанные в рамках его работы, важны для медицины в целом. 

– К примеру, COVID-19 сейчас изучают на умерших. Что происходит с их телами, тканями, сосудами… Информация, получаемая о различных группах умерших пациентов, позволяет больше узнать о заболевании. Так изучали многие болезни, когда они только появлялись, – объясняет Евгения.  

«Люди боятся не смерти, а того, что с ней связано»

Сегодня отдельные представители профессии постепенно выводят ее из тени – в частности, с помощью соцсетей. Патологоанатомы заводят блоги, рассказывают о своей работе и освещают тему, которая во многом остается закрытой, – тему смерти. 
– Говорить про смерть не любят: для многих это табу. Если сравнивать со временами моего детства, «видимой» смерти стало меньше. Раньше бабушек хоронили, и весь двор знал об этом. Цветы бросали. Потом идешь по двору, видишь эти цветы, и понимаешь, что была процессия. В принципе, ты знал, что жизнь конечна. Я поняла, что мои близкие умрут, где-то в 5 лет. Когда я, рыдая, поделилась своим открытием с папой, он подтвердил: так и произойдет, – вспоминает Евгения Зенкова. 
Несмотря на осознание конечности жизни, мысль о смерти не присутствует в нашей голове ежесекундно – можно считать это защитным механизмом психики, который позволяет не погрузиться в пучину безумия. Но в определенные моменты жизни тема смерти выходит на передний план – и тогда пробуждается страх. 
– Если разбираться в причинах, люди боятся не самой смерти как факта, а того, что с ней связано. Того, что будет дальше, боли, которая сопряжена со смертью, того, что не успеют доделать все задуманные дела. Почему некоторые боятся мертвых? Потому что они видят в этом себя или родных – но чаще все-таки себя. Особенно когда это происходит с людьми, близкими по возрасту. Замечали, что, когда уходит кто-то примерно вашего возраста, вы ощущаете на своем плече что-то вроде холодной костлявой руки? Я тоже чувствую это, но потом я стряхиваю ее с себя и возвращаюсь к работе, – делится Валерия Надеждина. 

По мнению Евгении Зенковой, стремление пожилых людей накопить крупную сумму «на похороны» можно рассматривать не только как желание освободить близких от финансового бремени, но и как своеобразную попытку побороть страх смерти, неизвестности.    

– Мы не знаем, что будет после смерти. Хочется как-то это проконтролировать, «подстелить соломку». Это можно сравнить с традицией, когда помещали в могилу личные вещи покойного: считалось, что воину в загробной жизни понадобится меч, женщине – украшения…  Когда человек копит крупную сумму и заранее предупреждает близких, что хочет самый красивый и надежный гроб, это еще и стремление «обезопасить» себя, повлиять на то, что будет, когда тебя не станет. Ценности у поколений разные: я, к примеру, не понимаю, зачем нужен дорогой гроб, если он все равно уйдет в землю, – считает Евгения.  

«Культ скорби» и чувство вины

По словам Валерии Надеждиной, профессия научила ее спокойно относиться к смерти – но только чужой. 
– Если кто-то переживает за каждого умершего человека, для меня это как опадение листьев с дерева: они потихоньку падают под дерево, а весной вырастают новые. Но как человек, который похоронил своих родителей и бабушку, я могу сказать, что к смерти родного человека невозможно относиться философски, кем бы ты ни был. Рабочее отстранение помогает делать дела, но оно не спасает от боли. Это нормально. Из-за этого у нас есть негласное правило: никогда не вскрывать своих родственников, – признается омичка.  
Как добавляет Евгения Зенкова, для большинства населения закрыта тема психологической помощи при проживании потери близкого. 
– Моя мама в этом году тяжело переболела ковидом, до этого у папы был инфаркт. Когда смерть приближается к тебе вплотную, это очень жесткое осознание: сейчас человека может не стать. В такие моменты я бы оплатила психологическую поддержку, сколько бы она ни стоила, – рассказывает Евгения.
Как отмечает Валерия Надеждина, в России есть определенная двойственность в том, что касается проживания боли от смерти близких. С одной стороны, принято изо всех сил скрывать эту боль и, стиснув зубы, заниматься привычными делами. С другой стороны, существует некий «культ скорби», когда люди устанавливают на могилах родных дорогостоящие памятники и регулярно посещают места захоронения. 
– Возможная причина – чувство вины перед покойными. К примеру, мой дедушка периодически рассуждает, что уделял бабушке мало внимания. Все время был на работе, а она была дома с детьми. Он толком не виделся с семьей и теперь жалеет об упущенном времени. Раньше он ездил на ее могилу почти каждый день, сейчас – раз в неделю, – делится омичка.

Если полностью переломить свое отношение к смерти не представляется возможным, то в отдельных случаях его можно и нужно трансформировать, чтобы исключить или хотя бы снизить негативное влияние на качество жизни. Валерия Надеждина рекомендует обращаться к психотерапевту людям, которые наблюдают у себя «перекос» в отношении к смерти: к примеру, если они сознательно ищут ее, постоянно тревожатся за здоровье – свое или близких, не до конца отпустили давно ушедших родных и др. 

– Иногда люди словно не успевают осознать, что они живут. Ощущают, будто они живы лишь снаружи, но не внутри. Каждый волен это изменить. Ответственность человека – сделать свою жизнь такой, какой ему хочется, – считает Евгения Зенкова.
По мнению омички, перемены в собственной жизни можно внедрять с мелочей: к примеру, прямо сейчас достать из шкафа тот красивый сервиз. В конце концов, если мы все внезапно смертны – зачем откладывать?
Таким образом, если говорить о «правильном» отношении к смерти, его можно было бы описать примерно так: не стоит думать о ней все время, но при этом нельзя забывать, что она есть. И важно делать все возможное для того, чтобы в минуту, когда уже нельзя ничего исправить, не было мучительно больно за то, чего не успел сделать когда-то. 
1946Юлия Ожерельева