Омск-Информ
ЛентаЖурнал
Поиск

Председатель совета директоров ООО «Омсктехуглерод» Валерий Каплунат ответил на самые острые вопросы читателей и журналистов РИА «Омск-Информ». 

В редакцию РИА «Омск-Информ» пришло больше десятка вопросов наших читателей: о предприятии, о курсе доллара, о «черном снеге», о 8 марта, о портретах на глянцевых обложках омских журналов. Но самым интересным оказалось экспертное мнение  нашего гостя об омских кланах,  задачах местной власти  и о том, почему большинство  предпринимателей не могут идти ва-банк.

ВОПРОСЫ ЧИТАТЕЛЕЙ

– Валерий Николаевич, признайтесь честно, недавно выпавший «черный снег» ваших труб дело? (Валерий Лебедев)

– Категорично нет, причина простая.  Для нас выброс сажи – деньги на ветер. Эта продукция идет на вес золота. Тонна нашей продукции стоит почти две тысячи долларов. На Омск были выбросы в сотни тонн. Умножьте это на две тысячи долларов. Эдак и до банкротства недалеко, если  вот так хладнокровно наблюдать, как деньги расшвыривают.

Мы создали очень мощную защиту от подобных ситуаций. Автоматизация производства полная. Сразу идет мгновенная остановка процесса. В начале 90-х был случай, когда весь поток ушел в атмосферу. Но я этого не застал. Тогда еще не было автоматизации. То ли кто-то был с похмелья, то ли разгильдяйство, то ли на уровне вредительства.  Ветер тогда дул на Московку.  Узкая полоса выхлопов шла где-то 2–3, может, 5 километров. Но сейчас это исключено. И «черный снег» – это не наше.

– В прошлом году, когда Росприроднадзор заподозрил ваше предприятие в выпадении «черного снега», вы подали к этому ведомству иск на 1,8 млрд рублей. Удалось доказать свою правоту? (Дмитрий Гаманюк)

– Там не учли простую вещь. Мы не можем продавать свою продукцию без выполнения экологических стандартов. Нам сразу пошли запросы, звонили из Белоруссии. Наш иск – это попытка защитить нашу международную репутацию. Мы показали, что вместо вскрытия реальных процессов природоохранные чиновники  формируют заговор,  а не побуждают предприятия реально заниматься экологическими программами. У нас не борются с явлением, а эксплуатируют его. Иск остался без удовлетворения, но таких голословных обвинений Росприроднадзор теперь не предъявляет.

Наша ахиллесова пята – запах при сливе сырья. Мы сливаем почти две тысячи тонн в сутки. Сейчас  внедряем процесс герметичного слива. Это стоит 150 млн рублей. Мы уже запах в два раза уменьшили, к концу года, думаю, его вообще не будет. Нам пришлось уволить специалистов, которые, отвечая за экологию на предприятии, не воспринимали  это как  фактор конкурентности.  Два года назад я практически полностью заменил руководство технических структур на омском заводе, и дело закипело. 

Да, мы не дружим с природоохранными структурами. Это нормально, никто не должен дружить. Но знаем – лопухнемся,  прощения не будет.

– Есть ли у вас пятилетняя стратегия развития? Какие цели вы ставите на ближайшие годы? (Дмитрий Гаманюк)

– У китайцев есть планы стратегического развития на 50 лет вперед, реализовывать которые придется уже следующим поколениям. У нас есть планы на 15 лет, пятилетки в классическом советском варианте, инвестиционные планы, планы доминирования на определенных рынках и т. д. Но в отличие от советского периода, который я хорошо знал (работал заместителем директора по экономике на одном из промышленных предприятий Омска), мы идем от рынков, а не от объема производства.

Мы ставим задачу – хотим захватить этот сегмент рынка. Разверстываем задачу, в конце концов, доходим до каждого болтика. Планомерность развития и прогнозируемость – важнейший элемент любого динамичного проекта. 

– Главные конкурентные преимущества вашего предприятия? (Дмитрий Гаманюк)

– В современную эпоху все надо делать изящнее. Например, автомобили эпохи 30-х годов очень красивые, но  Айседора Дункан была задушена шарфиком, который затянуло спицами колеса. Сейчас автомобили без спиц –это изящнее и проще.  Это конкурентность. Минимизируем издержки  на единицу продукции. Если  доходим до предела, то улучшаем потребительские качества продукции. Конкурентоспособность – это сочетание факторов.  Прежде всего, издержки. Они у нас чуть ниже, потому что цена на газ ниже.  Плюс   технологии, в ряде случаев лучше, чем у конкурентов. Есть организационный фактор, чтобы менеджеры не  «воровали».   Понятие рачительности – тоже экономический фактор.  Каждый рабочий должен быть рачительным, каждый начальник. Не нужно покупать острова, самолеты, надо ограничивать себя в личных потребностях, чтобы сохранить конкурентоспособный потенциал всего предприятия.

– Есть ли в подобные предприятия в Китае, вы ощущаете их конкуренцию?  

– Техуглерод – это техническая вершина для всего человечества, говорю без пафоса.  Производство баллистических ракет стратегического назначения – это техуглерод. В автомобилестроении почти все – это техуглерод, современное электричество, все сотовые телефоны, компьютеры. Китайцы это прекрасно понимают, у них успешно выполняется госпрограмма развития производства техуглерода. Сейчас Китай занимает первое место в мире по производству техуглерода.  Второе место – Россия, третье – США.  Но производство техуглерода в Китае идет в рамках глобальных программ химической переработки угля. Мы же наш уголь бездарно сжигаем или продаем. Китай – наш главный стратегический конкурент, серьезно занимающийся промышленным шпионажем. Мы сталкиваемся с ним везде. Потребители Европы и США постоянно  на этом играют, мол,  китайцы дают дешевле. Но наше преимущество – качество. 

– Как рост доллара отразится на вашей компании?

– Я экспортер, и мне это выгодно.  80% нашей продукции уходит на экспорт. Естественно, получаем курсовую разницу. В результате роста евро мы в этом году резко увеличили экспансию на рынки, выдавливаем с зарубежных рынков один украинский и один российский завод.

КНР регулярно держит юань слабым. США и Европа, которые захлестывает товарный поток из Китая, за это их нещадно критикует, а китайцы за счет низкого курса юаня резко увеличивают экспортный потенциал. Создают новые  производства.  Сегодня Китай –  неоспоримый экономический лидер. Потому что, имея свою промышленность, вы не так зависите от импорта. Лишь бы правительство не металось в крайностях. Нефтяники от этого не пострадают, потому что могут  компенсировать низкой себестоимостью добычи.  А по обрабатывающей промышленности это сильно бьет. У нас были случаи убытков в начале года, когда совсем сильно курс опускался.

Кстати, на Украине гривна была сильной. Потому что Янукович использовал сильную гривну для усмирения инфляции.  В результате угроблена вся экспортная промышленность.  И сейчас мы забираем, например, рынки Кременчугского завода. Удерживание нужного курса валют требует очень мудрого диверсифицированного управления страной.  Дай бог, чтобы у нас был свой Дэн Сяопин в лице Путина. Тут нужен не росчерк пера, а целая сеть мероприятий и политическая воля, чтобы их выполнить. 

В России сейчас, на мой взгляд, эффективно управляют ситуацией с кусом валют. Главное, чтобы не было резких шараханий. Тут требуется филигранная игра, и чтобы не было инсайдерских коррупционных схем. Чтобы, например, руководство Центробанка,  Минфина,  зная, что завтра повысится курс, не озолотилось на этом через какой-то ручной банк, играя на разнице курсов.

– На вашем предприятии много женщин?  (Тамара Плещеева)

– 20%. Есть женщины – руководители вспомогательных цехов. Считаю, женщины надежнее, чем мужики с точки зрения работы. Специфика нашего производства не позволяет сделать рабочих мест для женщин больше.

– Какие специальности наиболее востребованы на заводе?

– Инженеры химического производства, высококвалифицированные рабочие. Пытаемся  внедрять кадровый резерв, кружки качества, как в Японии. Мы сильно обновили руководство, руководителями и главными специалистами стали молодые люди до 40. Надеемся, эта тенденция пойдет и дальше.

– Ваше отношение к публикациям ваших портретов на обложках глянцевых журналов? Может быть, нужно быть скромнее?

– Сразу скажу: я не любитель этого, кайф не ловлю. Честно говоря, по обложке у меня разрешения не спрашивали. Хотя приятные чувства есть. Скорее, вижу в этом системную основу, лидеров-производственников должны знать все. 

ВОПРОСЫ РЕДАКЦИИ

– Вы входите на чужой рынок. Хорошо, когда это Лукашенко, у него не забалуешь. А  если это Украина?

– В точку попали. В 2008 году мы вели переговоры о покупке завода техуглерода в Кременчуге. Почти купили за 30 млн долларов. Помешали распри среди акционеров. Очень рад, что покупка не состоялась.  Был бы крещеным, перекрестился бы.

– Недавно в интервью на  нашем сайте известный финансовый аналитик Степан Демура нарисовал жесткие перспективы грядущего кризиса. Ощущаете приближение кризисных явлений?

– Они есть, естественно. Идет перестройка мировой экономики. Не всегда это заканчивается удачно. В 2008 году я с упоением наблюдал не предвзятый и трезвый анализ ситуации Степана Демуры. Но кризис –  это хорошо, потому что заставляет менять все: представление, экономику, структуру промышленности; лидеры превращаются в аутсайдеров, появляются новые герои, новые продукты,  идет общественная переоценка ситуации. Любой кризис болезнен, растет безработица,  усугубляются проблемы моногородов. Поэтому искусство правителя – избрать такую структуру оптимизации и линию выхода из кризиса, чтобы это шло с минимальными потерями и максимальными результатами. В 2008 году, когда бывший губернатор сказал, что кризиса нет и это выдумки журналистов, я написал статью – кризис есть, и к нему надо относиться серьезно и профессионально. И минимум он будет длиться 5–10 лет. Прошло 6 лет,  мы до сих пор говорим о кризисе. Просто в годы учебы я досконально изучил знаменитую экономическую депрессию 1929 года в США.  Она закончилась только с войной и с военными заказами. Потому что за кризисом, как правило, идет стагнация.  Это медленная консервативная болезненная перестройка всей структуры экономики. Америка до сих почитает Рузвельта, который нашел выход из положения и стал героем нации на все времена.

В Германии перед войной Гитлер  вывел экономику  на очень приличный уровень с точки зрения создания транспортной инфраструктуры,  развития военных заказов и т. д. Но он развязал войну и стал военным преступником. Поэтому легких путей нет. Но и апокалипсиса тоже не будет. Дело в профессионализме и мудрости,  очень системном, иной раз очень жестком профессиональном подходе со стороны наших правителей.

– Трудно было работать замом по экономике при социализме? 

– Для меня, честно говоря, это золотое время. Внутрифирменное планирование и организация промышленного производства  были на порядок лучше, чем сейчас. Это точно. Скажу больше, я так и не смог достичь этого уровня на подведомственных мне сейчас предприятиях. Есть какое-то волшебное препятствие, подозреваю, что это психология сотрудников.  Люди были более непритязательны, не было этого развращающего фактора социального неравенства. Это злобное восприятие чужих успехов разъедает ситуацию. Хотя и  реальных, заслуженных успехов маловато в обществе. Но с точки зрения народнохозяйственного планирования в СССР мы сильно проседали. Было сильное переедание ресурсов в военном секторе, неэффективное сельское хозяйство, неэффективность затрат ресурсов, потому что Госплан пытался учитывать даже иголки или модную обувь. Но он не мог угнаться за модой, которая менялась в зависимости от женских капризов.  Тратились колоссальные ресурсы, не было внутренних межотраслевых регуляторов. При этом достижения советских ученых экономистов-математиков по  управлению внутри отрасли и предприятия очень эффективно использовали за рубежом. Это российское изобретение. Западная экономика отличалась от социалистической только одним – конкурентностью. Либо ты будешь  первый, либо сдохнешь. Очень жестко, побуждает к действию лучше всяких уговоров. В СССР конкуренции не было. В России сейчас такая же история. Потому что больше 50% нашей экономики – это госсектор.  Наши госкорпорации не могут быть конкурентны  – а зачем, и так к тебе все придут.

– Как идут дела в представительстве вашей «Омской шинной компании»  в США?

– Проблемы есть. Мы заручились поддержкой «Мишлен» и «Гудир», заключили с ними контракты. Теперь надо открывать предприятия, искать людей, формировать коллективы. Такой опыт у нас есть, тяжеловато, но процесс идет.  Потому что контракты надо исполнять.

– Не так давно вы говорили о планах создания в Омске нефтехимического технопарка. Идея реализуется?

– Мы изучили  ситуацию, в Омске нет условий для существования независимого технопарка  даже при покровительстве власти. Это мое личное мнение. У нас нет мощной внутренней базы. Поэтому я выступил с  идеей, положить в основу технопарка крупные заказы промышленного бизнеса, в частности Газпромнефти.  Но они пока не видят свой интерес. Идет вялая дискуссия, обмен письмами с участием губернатора и первых лиц компании. Выступаю здесь как эксперт и координатор.

Также мы создали научно-технологический центр на базе опытно-промышленного производства  ИППУ. 25% принадлежит ИППУ, 75% нам. Но формирование кадрового потенциала идет очень тяжело. Зарубежные кадры, во-первых, предлагают иногда сомнительные технологии, во-вторых, сразу просят все бонусы  вперед, да еще и предлагают выступать дистрибьютерами. Нужно опираться на свои кадры. Задача  центра – чтобы наши ученые могли на равных общаться с коллегами за рубежом в научно-исследовательских центрах наших заказчиков. И исходя из их запросов, «подгонять» свои разработки до  нужных производителю параметров, так работают во всем мире.

У нас в холдинге создана система, как в советское время, рацпредложений. Выплачиваем премии за экономический эффект. На базе волгоградского завода мы создали инжиниринговый центр. В рамках проектирования завода там могут быть решения с экономией 100–200 млн рублей. Творчество, конечно, надо поощрять, но творческих людей мало. 

– Были периоды, когда вам приходилось противостоять региональной власти. Как удалось выстоять? Какие уроки получили?

– С властью не надо дружить в принципе. Это один из факторов конкурентоспособности.  Я уважаю принцип Путина равноудаленности бизнеса от власти. Это нельзя совмещать. Яркий пример – крушение на Украине режима Януковича и приход к власти по сути неонацистов. 

Как-то у нас не пошел диалог с Леонидом Константиновичем. Он, как личность, очень сильный человек. Испытываю к нему уважение, но скорее, как к противнику. Наше несчастье в том, что мы птенцы гнезда Рощупкина и, купив пакет акций завода, заходили  на предприятие с поддержкой городской администрации.  Леонид Константинович не простил этого. Сначала нас просто не замечали. Потом пошла игра: я буду создавать тебе проблемы, а ты придешь ко мне, чтобы их решить. А мы не приходили, считая, что такая договоренность – это худший вариант даже с экономической точки зрения. Было, конечно, тяжело, строить из себя героя не буду. Но ориентация бизнеса на зарубежные рынки позволяла нам оставаться независимыми.  Завершилось все это подписанием исторического соглашения с Полежаевым. Мне жаль, что мы не смогли с ним наладить полноценный диалог.  Наверное, какая-то доля вины есть и в нас.  

– Тем не менее, как вы относитесь к тому, что у бизнеса должны быть рычаги влияния на власть? Свои депутаты, мэр, вице-мэр, вице-губернатор?..

– Соблазнительно. Так же, как лежать под пуховым одеялом. Тихо, мягко, зачем вылазить, как я иногда деляаю – на лыжи и пошел 50 км при минус 28. Но власть – это четкий элемент управления обществом. А бизнес – часть общества. Если бизнес соприкасается с властью в любых аспектах, то начинает навязывать свой эгоизм на все общество.  Этот процесс разрушает общество и бизнес. Как наркотик, вроде и кайф получаешь, а здоровье гробится безвозвратно. Чиновники нас душили не просто  из-за того, что не любят независимых, а хотели привязать нас к своей экономической модели. А мы возражали, что это модель антиобщественная.  Каждый должен заниматься своим делом.

Я как-то научился зарабатывать деньги, не общаясь с властью. Это более эффективно, чем с ней дружить. Иначе мы бы не стали теми, кто мы сейчас.

– Но риски остаются, может быть, все же стоит подумать о политической обороне?

– Думаем. Поэтому все наши конфликты с властью разрешались федеральными органами.  Вот пример: мы только начали поставки западного оборудования для реконструкции завода, как нашу работу сразу ограничила одна структура. Выдвинули абсурдные требования. Единственный шанс работать дальше – это договориться. Тогда я написал им примерно следующее письмо: «Вы полагаете, что мы совершили некое преступление, по которому должны были иметь зарубежные счета за границей. А мы считаем, что вы иностранные агенты и выполняете заказ наших зарубежных конкурентов. Давайте напишем совместное заявление в конктрразведку ФСБ России и проверим мои счета и операции и, соответственно, ваши. Пусть кто-то из нас сядет в тюрьму – или я или вы».

Через две недели нам сняли все претензии.

Но так поступить может не каждый. Недавно разговаривал в Следственном управлении  УВД по одному из наших заявлений. Мне сказали прямо: «Таких, как вы, маловато, не каждый будет класть на кон свою голову и свой бизнес. Поэтому у дельцов и чиновников всегда расчет на тех бизнесменов, у кого рыльце в пушку».

– Недавно, по результатам одного исследования, прошла информация, что мужчины в Омске мечтают о зарплате 30 тысяч. А когда вы перестали получать зарплату 30 тысяч? Вообще, вы живете на зарплату?

– Я действительно живу на  зарплату, достаточно высокую. Островов не покупаю,  летаю экономклассом. Как источник моего личного благополучия зарплата для меня лет 20 как отсутствует, с тех пор как начал заниматься бизнесом.  Хотя у меня получалось  сделать великолепную карьеру наемного работника, если бы не рухнул СССР.

– Но «омский» зарплатный потолок в 30 тыс. не пугает?

– Заплата – явление полностью региональное, это стоимость рабочей силы в данном географическом пункте. Рост зарплаты – задача местной власти. Но поднимать ее нужно не искусственно,  а через развитие экономики. Иначе получается переизбыток выплат.  У наших специалистов вообще очень высокая профессиональная репутация. Даже на рабочие места мы начали принимать лиц с высшим образованием, потому что очень сложны техпроцессы. Конкуренция заставляет повышать зарплату.  Но если бы таких производств было много, высокая зарплата была бы у всех. А повышать зарплату искусственно –  заведомо делать продукт неконкурентоспособным.

– Валерий Николаевич, а вот когда на лыжах 50 км по лесу один – как с охраной? Или  настолько хорошо бегаете?

– Если будет профессиональная охота, никакие охранники не помогут. Стараюсь любой конфликт делать публичным, чтобы профилактировать авантюрные попытки  физического решения задачи. Сложнее создать систему, чем все взять на себя. Сконцентрировав всю власть на себе, не важно, политик это или олигарх, рано или поздно кому-то приходит соблазн быстрого и авантюрного решения задачи. Такова жизнь, поэтому должна быть логика. Но и искать приключений нет смысла.  Нужно жить трезво. Охрана нужна тем людям, которые по долгу службы часто делают общественно неизбежное зло – прокуроры, следователи. Там есть серьезные обиды, люди могут пойти на эксцессы. Но все мы под Богом ходим.

– Вы считаете себя влиятельным человеком в политике Омской области?

– Да, наверное, не очень. Хотя элемент уважения со стороны властей чувствую. Но все это вещи неосязаемые.  Тут, наверное, как в поговорке: знал бы где прикуп, жил бы в Сочи.

– А власть советуется с вами при кадровых назначениях?

– Безусловно, нет. Многие вещи я узнаю со славного сайта «Омскинформ». Чтобы советовать, нужно обладать информацией, знать ситуацию досконально.  Я вхожу в экспертную группу при Правительстве России по вопросам инноваций. Постоянно даю экспертные заключения, но это же узкие вопросы, потому что тему я знаю на деле.

– Но есть же выражение «омские бизнес-элиты будут против назначения»...

– Это клише журналистов. Замените слово «бизнес-элиты» на «кланы». У нас есть тенденция к клановому расслоению бизнес-элиты. Но клановая система организации экономики и общества уже погубила Украину. Этого допускать нельзя.

Поэтому губернатор должен быть выше любых групп влияния, у него не должно быть любимчиков. В каком-то смысле это пока выполняется. Я против клановой иерархически выстроенной структуры, потому что тогда политика превращается в область договоренностей между клановыми группами, а общество на это влиять не может.  Самым ярким выразителем интересов общества  считаю независимые средства массовой информации, ибо они – индикатор патологических процессов в обществе. Не майдан, а СМИ. Поэтому власть должна видеть и реагировать на СМИ.

– Сколько в Омске кланов? Нет, можете их не называть...

– Почему, запросто. Я же живу в Омске, завод  располагается здесь. Я выступаю как аналитик. Есть группировки, которые ориентированы на приближение к власти и стремление править. Первый – это Голушко. Вторая группа:  Зуга. Тут таиться не надо, нужно выйти и сказать: «Да, хочу. Готов предложить программу».

Но для этого надо быть примером.  Не как один сенатор-харизматик – деньги нужны, пошел, заключил договор на аренду труб. Бац – уголовное дело. Такие методы раздражают всех, тем более что все это переводится в тарифы. Молчу уже про другие приключения.

Нужно показать, что ты хорошо умеешь управлять бизнесом, и доказать, что власть не станет для тебя источником пополнения активов. Если эти требования исполнять, как правило, бизнесмены во власть не пойдут. Я категорически против того, чтобы бизнесмены шли во власть. Насколько мне известно, аналогичного мнения придерживается и Владимир Владимирович Путин. 

– А существующая в Омской области власть?

– Надеюсь, мы имеем дело с серьезной профессиональной командой без очевидных бизнес-интересов. 

– Ситуация с возможным уголовным делом Меренкова не заденет Гамбурга?

– При отсутствии вины будет отказ в возбуждении уголовного дела.  Тут важно оценивать в большей степени прежнюю городскую команду, которая была во власти в городе и с которой Леонид Константинович самоотверженно боролся. Возможно, это было общее деяние, но Меренков, вероятно, ответит один за свои поступки.

Это был могущественный клан Камерцель – Шрейдер и частично примыкающий к ним Гамбург. У нас была мощная схватка с ними – за 2008 год несколько уголовных дел. Но говорю о них с уважением. Они способны рационально мыслить, наступать на свои амбиции и перевести свои интересы в соответствие с общественными установками. Мы с ними не договорились, но и не дошли до крайностей. Это рациональные люди, способные корректировать  свои устремления.

Но если с ними мне удалось найти общий язык на логической основе, то с Леонидом Константиновичем  не удалось.  Установив себе эту  доминанту, он так с нее и не сошел. Часто это проигрыш, есть масса исторических примеров.

– Зато сохраняется внутренне чувство уверенности?

– Это от слабости. Выживает-то не сильнейший, а более адаптированный.  И тут нужен и характер, и стойкость, потому что легких целей не бывает.

– Не кажется вам, что Шрейдер, отсидев срок в Госдуме, вернется и продолжит в Омске свою политкарьеру?  

– Он очень прагматичный человек. Наверное, неплохой хозяйственник, он был слаб в политике, поэтому вошел под влияние силовиков. Сомневаюсь, слишком поменялось общество и время. И  Москва сегодня более эффективно и профессионально управляет этими процессами, чем в эпоху Полежаева.

– Как вы относитесь к ликвидации регионального Минпрома?

– Кто-то обязательно должен определять структуру развития промышленности, концепцию размещения производительных сил  в регионе. Это требует очень высокого профессионального подхода. Эта функция необходима, не важно, как будет называться сама  структура.

– После ареста в Белоруссии главы Уралкалия у вас не екнуло?

– Екнуло, конечно.  А вы не обратили внимания, что Керимов, реальный владелец Уралкалия, не нашел поддержки в России.  Возможно, это некие люди, посчитавшие, что есть шанс, пользуясь монопольным положением, наступить на интересы  Беларуси. Мол, президент Лукашенко подвинется. Но Александр Григорьевич – очень сильный игрок с точки зрения воли и интеллекта,  он предпочитает ломать чужие сценарии и навязать свой.  Думаю, он нащупал противоречия в поддержке этой группы со стороны Путина и дал ему анализ этой модели. И доказал, что подобная агрессивная экспансия российского капитала дискредитирует саму идею построения будущего общеэкономического пространства. Но в этом скандале экономически проиграли все стороны. Были потеряны рынки.

Мы себя в Белоруссии ощущаем комфортно. Возникают рабочие противоречия, но они разрешаются. И там есть дисциплина и авторитет власти. В отличие от Украины, где, может быть, очень большая и долгая смута. Там все раздроблено. Трагедия в том, что Украину используют как инструмент воздействия на Россию.

БЛИЦ

– Вы много читаете. Что читаете сейчас?

– Читаю много книг одновременно. Читаю документальную литературу, художественную  почему-то перестал. Последнюю книжку прочитал «Подводная лодка» Букхайма. Люблю читать исторических авторов, профессиональных историков. Честно говоря, силу нахожу в исторических параллелях и хорошо знаю историю.

– Скоро 8 Марта. Что подарите супруге? Как поздравите работниц предприятия?

– Не думал еще, может быть, букет цветов. Сотрудниц предприятия поздравлю через нашу корпоративную газету.

– Умеете готовить? 

– Нет. Но с голода не помру.

– Ваши увлечения?

– Историческая литература, спорт: лыжи, велосипед.

– Что не нравится и что нравится в людях?

– Не нравится демагогичность, лживость натуры, фасадность. Нравится рациональность и лидерские волевые качества. Но они редко встречаются вместе. 

– Спорт поддерживаете?

– Раньше помогали «Омичке», сейчас формируем спортивную инфраструктуру для работников завода. Там теперь великолепный спортзал, тренажеры. Поощряем развитие спорта именно в коллективе. Здесь нужен личный пример, я вынужден подчиняться этому правилу: велосипед, лыжи. Недавно ко мне приехал один вице-президент известной мировой  компании и спрашивает: «Какая протяженность велодорожек в вашем городе?»

Пришлось выкручиваться. Отвечаю: «Знаете, я не люблю урбанистическую среду.  Я за городом катаюсь».

– Ваша  максимальная дистанция на лыжах?

– 52 км. Я же с детства катаюсь. Жил в Амурском поселке, ул. Авангардная. Там сейчас учебный центр УВД, а раньше было большое поле, где сеяли картошку и по периметру была лыжня. С тех пор катаюсь.

– Что пожелаете нашим читателям?

– Быть настоящими гражданами. Без обывательщины и мещанства. Тогда будет все нормально. Потому что сегодня у нас уже есть зачатки гражданского общества, и я вижу, что общество может корректировать власть, а власть может к нему прислушиваться. 

2533

Председатель совета директоров ООО «Омсктехуглерод» Валерий Каплунат ответил на самые острые вопросы читателей и журналистов РИА «Омск-Информ». 

В редакцию РИА «Омск-Информ» пришло больше десятка вопросов наших читателей: о предприятии, о курсе доллара, о «черном снеге», о 8 марта, о портретах на глянцевых обложках омских журналов. Но самым интересным оказалось экспертное мнение  нашего гостя об омских кланах,  задачах местной власти  и о том, почему большинство  предпринимателей не могут идти ва-банк.

ВОПРОСЫ ЧИТАТЕЛЕЙ

– Валерий Николаевич, признайтесь честно, недавно выпавший «черный снег» ваших труб дело? (Валерий Лебедев)

– Категорично нет, причина простая.  Для нас выброс сажи – деньги на ветер. Эта продукция идет на вес золота. Тонна нашей продукции стоит почти две тысячи долларов. На Омск были выбросы в сотни тонн. Умножьте это на две тысячи долларов. Эдак и до банкротства недалеко, если  вот так хладнокровно наблюдать, как деньги расшвыривают.

Мы создали очень мощную защиту от подобных ситуаций. Автоматизация производства полная. Сразу идет мгновенная остановка процесса. В начале 90-х был случай, когда весь поток ушел в атмосферу. Но я этого не застал. Тогда еще не было автоматизации. То ли кто-то был с похмелья, то ли разгильдяйство, то ли на уровне вредительства.  Ветер тогда дул на Московку.  Узкая полоса выхлопов шла где-то 2–3, может, 5 километров. Но сейчас это исключено. И «черный снег» – это не наше.

– В прошлом году, когда Росприроднадзор заподозрил ваше предприятие в выпадении «черного снега», вы подали к этому ведомству иск на 1,8 млрд рублей. Удалось доказать свою правоту? (Дмитрий Гаманюк)

– Там не учли простую вещь. Мы не можем продавать свою продукцию без выполнения экологических стандартов. Нам сразу пошли запросы, звонили из Белоруссии. Наш иск – это попытка защитить нашу международную репутацию. Мы показали, что вместо вскрытия реальных процессов природоохранные чиновники  формируют заговор,  а не побуждают предприятия реально заниматься экологическими программами. У нас не борются с явлением, а эксплуатируют его. Иск остался без удовлетворения, но таких голословных обвинений Росприроднадзор теперь не предъявляет.

Наша ахиллесова пята – запах при сливе сырья. Мы сливаем почти две тысячи тонн в сутки. Сейчас  внедряем процесс герметичного слива. Это стоит 150 млн рублей. Мы уже запах в два раза уменьшили, к концу года, думаю, его вообще не будет. Нам пришлось уволить специалистов, которые, отвечая за экологию на предприятии, не воспринимали  это как  фактор конкурентности.  Два года назад я практически полностью заменил руководство технических структур на омском заводе, и дело закипело. 

Да, мы не дружим с природоохранными структурами. Это нормально, никто не должен дружить. Но знаем – лопухнемся,  прощения не будет.

– Есть ли у вас пятилетняя стратегия развития? Какие цели вы ставите на ближайшие годы? (Дмитрий Гаманюк)

– У китайцев есть планы стратегического развития на 50 лет вперед, реализовывать которые придется уже следующим поколениям. У нас есть планы на 15 лет, пятилетки в классическом советском варианте, инвестиционные планы, планы доминирования на определенных рынках и т. д. Но в отличие от советского периода, который я хорошо знал (работал заместителем директора по экономике на одном из промышленных предприятий Омска), мы идем от рынков, а не от объема производства.

Мы ставим задачу – хотим захватить этот сегмент рынка. Разверстываем задачу, в конце концов, доходим до каждого болтика. Планомерность развития и прогнозируемость – важнейший элемент любого динамичного проекта. 

– Главные конкурентные преимущества вашего предприятия? (Дмитрий Гаманюк)

– В современную эпоху все надо делать изящнее. Например, автомобили эпохи 30-х годов очень красивые, но  Айседора Дункан была задушена шарфиком, который затянуло спицами колеса. Сейчас автомобили без спиц –это изящнее и проще.  Это конкурентность. Минимизируем издержки  на единицу продукции. Если  доходим до предела, то улучшаем потребительские качества продукции. Конкурентоспособность – это сочетание факторов.  Прежде всего, издержки. Они у нас чуть ниже, потому что цена на газ ниже.  Плюс   технологии, в ряде случаев лучше, чем у конкурентов. Есть организационный фактор, чтобы менеджеры не  «воровали».   Понятие рачительности – тоже экономический фактор.  Каждый рабочий должен быть рачительным, каждый начальник. Не нужно покупать острова, самолеты, надо ограничивать себя в личных потребностях, чтобы сохранить конкурентоспособный потенциал всего предприятия.

– Есть ли в подобные предприятия в Китае, вы ощущаете их конкуренцию?  

– Техуглерод – это техническая вершина для всего человечества, говорю без пафоса.  Производство баллистических ракет стратегического назначения – это техуглерод. В автомобилестроении почти все – это техуглерод, современное электричество, все сотовые телефоны, компьютеры. Китайцы это прекрасно понимают, у них успешно выполняется госпрограмма развития производства техуглерода. Сейчас Китай занимает первое место в мире по производству техуглерода.  Второе место – Россия, третье – США.  Но производство техуглерода в Китае идет в рамках глобальных программ химической переработки угля. Мы же наш уголь бездарно сжигаем или продаем. Китай – наш главный стратегический конкурент, серьезно занимающийся промышленным шпионажем. Мы сталкиваемся с ним везде. Потребители Европы и США постоянно  на этом играют, мол,  китайцы дают дешевле. Но наше преимущество – качество. 

– Как рост доллара отразится на вашей компании?

– Я экспортер, и мне это выгодно.  80% нашей продукции уходит на экспорт. Естественно, получаем курсовую разницу. В результате роста евро мы в этом году резко увеличили экспансию на рынки, выдавливаем с зарубежных рынков один украинский и один российский завод.

КНР регулярно держит юань слабым. США и Европа, которые захлестывает товарный поток из Китая, за это их нещадно критикует, а китайцы за счет низкого курса юаня резко увеличивают экспортный потенциал. Создают новые  производства.  Сегодня Китай –  неоспоримый экономический лидер. Потому что, имея свою промышленность, вы не так зависите от импорта. Лишь бы правительство не металось в крайностях. Нефтяники от этого не пострадают, потому что могут  компенсировать низкой себестоимостью добычи.  А по обрабатывающей промышленности это сильно бьет. У нас были случаи убытков в начале года, когда совсем сильно курс опускался.

Кстати, на Украине гривна была сильной. Потому что Янукович использовал сильную гривну для усмирения инфляции.  В результате угроблена вся экспортная промышленность.  И сейчас мы забираем, например, рынки Кременчугского завода. Удерживание нужного курса валют требует очень мудрого диверсифицированного управления страной.  Дай бог, чтобы у нас был свой Дэн Сяопин в лице Путина. Тут нужен не росчерк пера, а целая сеть мероприятий и политическая воля, чтобы их выполнить. 

В России сейчас, на мой взгляд, эффективно управляют ситуацией с кусом валют. Главное, чтобы не было резких шараханий. Тут требуется филигранная игра, и чтобы не было инсайдерских коррупционных схем. Чтобы, например, руководство Центробанка,  Минфина,  зная, что завтра повысится курс, не озолотилось на этом через какой-то ручной банк, играя на разнице курсов.

– На вашем предприятии много женщин?  (Тамара Плещеева)

– 20%. Есть женщины – руководители вспомогательных цехов. Считаю, женщины надежнее, чем мужики с точки зрения работы. Специфика нашего производства не позволяет сделать рабочих мест для женщин больше.

– Какие специальности наиболее востребованы на заводе?

– Инженеры химического производства, высококвалифицированные рабочие. Пытаемся  внедрять кадровый резерв, кружки качества, как в Японии. Мы сильно обновили руководство, руководителями и главными специалистами стали молодые люди до 40. Надеемся, эта тенденция пойдет и дальше.

– Ваше отношение к публикациям ваших портретов на обложках глянцевых журналов? Может быть, нужно быть скромнее?

– Сразу скажу: я не любитель этого, кайф не ловлю. Честно говоря, по обложке у меня разрешения не спрашивали. Хотя приятные чувства есть. Скорее, вижу в этом системную основу, лидеров-производственников должны знать все. 

ВОПРОСЫ РЕДАКЦИИ

– Вы входите на чужой рынок. Хорошо, когда это Лукашенко, у него не забалуешь. А  если это Украина?

– В точку попали. В 2008 году мы вели переговоры о покупке завода техуглерода в Кременчуге. Почти купили за 30 млн долларов. Помешали распри среди акционеров. Очень рад, что покупка не состоялась.  Был бы крещеным, перекрестился бы.

– Недавно в интервью на  нашем сайте известный финансовый аналитик Степан Демура нарисовал жесткие перспективы грядущего кризиса. Ощущаете приближение кризисных явлений?

– Они есть, естественно. Идет перестройка мировой экономики. Не всегда это заканчивается удачно. В 2008 году я с упоением наблюдал не предвзятый и трезвый анализ ситуации Степана Демуры. Но кризис –  это хорошо, потому что заставляет менять все: представление, экономику, структуру промышленности; лидеры превращаются в аутсайдеров, появляются новые герои, новые продукты,  идет общественная переоценка ситуации. Любой кризис болезнен, растет безработица,  усугубляются проблемы моногородов. Поэтому искусство правителя – избрать такую структуру оптимизации и линию выхода из кризиса, чтобы это шло с минимальными потерями и максимальными результатами. В 2008 году, когда бывший губернатор сказал, что кризиса нет и это выдумки журналистов, я написал статью – кризис есть, и к нему надо относиться серьезно и профессионально. И минимум он будет длиться 5–10 лет. Прошло 6 лет,  мы до сих пор говорим о кризисе. Просто в годы учебы я досконально изучил знаменитую экономическую депрессию 1929 года в США.  Она закончилась только с войной и с военными заказами. Потому что за кризисом, как правило, идет стагнация.  Это медленная консервативная болезненная перестройка всей структуры экономики. Америка до сих почитает Рузвельта, который нашел выход из положения и стал героем нации на все времена.

В Германии перед войной Гитлер  вывел экономику  на очень приличный уровень с точки зрения создания транспортной инфраструктуры,  развития военных заказов и т. д. Но он развязал войну и стал военным преступником. Поэтому легких путей нет. Но и апокалипсиса тоже не будет. Дело в профессионализме и мудрости,  очень системном, иной раз очень жестком профессиональном подходе со стороны наших правителей.

– Трудно было работать замом по экономике при социализме? 

– Для меня, честно говоря, это золотое время. Внутрифирменное планирование и организация промышленного производства  были на порядок лучше, чем сейчас. Это точно. Скажу больше, я так и не смог достичь этого уровня на подведомственных мне сейчас предприятиях. Есть какое-то волшебное препятствие, подозреваю, что это психология сотрудников.  Люди были более непритязательны, не было этого развращающего фактора социального неравенства. Это злобное восприятие чужих успехов разъедает ситуацию. Хотя и  реальных, заслуженных успехов маловато в обществе. Но с точки зрения народнохозяйственного планирования в СССР мы сильно проседали. Было сильное переедание ресурсов в военном секторе, неэффективное сельское хозяйство, неэффективность затрат ресурсов, потому что Госплан пытался учитывать даже иголки или модную обувь. Но он не мог угнаться за модой, которая менялась в зависимости от женских капризов.  Тратились колоссальные ресурсы, не было внутренних межотраслевых регуляторов. При этом достижения советских ученых экономистов-математиков по  управлению внутри отрасли и предприятия очень эффективно использовали за рубежом. Это российское изобретение. Западная экономика отличалась от социалистической только одним – конкурентностью. Либо ты будешь  первый, либо сдохнешь. Очень жестко, побуждает к действию лучше всяких уговоров. В СССР конкуренции не было. В России сейчас такая же история. Потому что больше 50% нашей экономики – это госсектор.  Наши госкорпорации не могут быть конкурентны  – а зачем, и так к тебе все придут.

– Как идут дела в представительстве вашей «Омской шинной компании»  в США?

– Проблемы есть. Мы заручились поддержкой «Мишлен» и «Гудир», заключили с ними контракты. Теперь надо открывать предприятия, искать людей, формировать коллективы. Такой опыт у нас есть, тяжеловато, но процесс идет.  Потому что контракты надо исполнять.

– Не так давно вы говорили о планах создания в Омске нефтехимического технопарка. Идея реализуется?

– Мы изучили  ситуацию, в Омске нет условий для существования независимого технопарка  даже при покровительстве власти. Это мое личное мнение. У нас нет мощной внутренней базы. Поэтому я выступил с  идеей, положить в основу технопарка крупные заказы промышленного бизнеса, в частности Газпромнефти.  Но они пока не видят свой интерес. Идет вялая дискуссия, обмен письмами с участием губернатора и первых лиц компании. Выступаю здесь как эксперт и координатор.

Также мы создали научно-технологический центр на базе опытно-промышленного производства  ИППУ. 25% принадлежит ИППУ, 75% нам. Но формирование кадрового потенциала идет очень тяжело. Зарубежные кадры, во-первых, предлагают иногда сомнительные технологии, во-вторых, сразу просят все бонусы  вперед, да еще и предлагают выступать дистрибьютерами. Нужно опираться на свои кадры. Задача  центра – чтобы наши ученые могли на равных общаться с коллегами за рубежом в научно-исследовательских центрах наших заказчиков. И исходя из их запросов, «подгонять» свои разработки до  нужных производителю параметров, так работают во всем мире.

У нас в холдинге создана система, как в советское время, рацпредложений. Выплачиваем премии за экономический эффект. На базе волгоградского завода мы создали инжиниринговый центр. В рамках проектирования завода там могут быть решения с экономией 100–200 млн рублей. Творчество, конечно, надо поощрять, но творческих людей мало. 

– Были периоды, когда вам приходилось противостоять региональной власти. Как удалось выстоять? Какие уроки получили?

– С властью не надо дружить в принципе. Это один из факторов конкурентоспособности.  Я уважаю принцип Путина равноудаленности бизнеса от власти. Это нельзя совмещать. Яркий пример – крушение на Украине режима Януковича и приход к власти по сути неонацистов. 

Как-то у нас не пошел диалог с Леонидом Константиновичем. Он, как личность, очень сильный человек. Испытываю к нему уважение, но скорее, как к противнику. Наше несчастье в том, что мы птенцы гнезда Рощупкина и, купив пакет акций завода, заходили  на предприятие с поддержкой городской администрации.  Леонид Константинович не простил этого. Сначала нас просто не замечали. Потом пошла игра: я буду создавать тебе проблемы, а ты придешь ко мне, чтобы их решить. А мы не приходили, считая, что такая договоренность – это худший вариант даже с экономической точки зрения. Было, конечно, тяжело, строить из себя героя не буду. Но ориентация бизнеса на зарубежные рынки позволяла нам оставаться независимыми.  Завершилось все это подписанием исторического соглашения с Полежаевым. Мне жаль, что мы не смогли с ним наладить полноценный диалог.  Наверное, какая-то доля вины есть и в нас.  

– Тем не менее, как вы относитесь к тому, что у бизнеса должны быть рычаги влияния на власть? Свои депутаты, мэр, вице-мэр, вице-губернатор?..

– Соблазнительно. Так же, как лежать под пуховым одеялом. Тихо, мягко, зачем вылазить, как я иногда деляаю – на лыжи и пошел 50 км при минус 28. Но власть – это четкий элемент управления обществом. А бизнес – часть общества. Если бизнес соприкасается с властью в любых аспектах, то начинает навязывать свой эгоизм на все общество.  Этот процесс разрушает общество и бизнес. Как наркотик, вроде и кайф получаешь, а здоровье гробится безвозвратно. Чиновники нас душили не просто  из-за того, что не любят независимых, а хотели привязать нас к своей экономической модели. А мы возражали, что это модель антиобщественная.  Каждый должен заниматься своим делом.

Я как-то научился зарабатывать деньги, не общаясь с властью. Это более эффективно, чем с ней дружить. Иначе мы бы не стали теми, кто мы сейчас.

– Но риски остаются, может быть, все же стоит подумать о политической обороне?

– Думаем. Поэтому все наши конфликты с властью разрешались федеральными органами.  Вот пример: мы только начали поставки западного оборудования для реконструкции завода, как нашу работу сразу ограничила одна структура. Выдвинули абсурдные требования. Единственный шанс работать дальше – это договориться. Тогда я написал им примерно следующее письмо: «Вы полагаете, что мы совершили некое преступление, по которому должны были иметь зарубежные счета за границей. А мы считаем, что вы иностранные агенты и выполняете заказ наших зарубежных конкурентов. Давайте напишем совместное заявление в конктрразведку ФСБ России и проверим мои счета и операции и, соответственно, ваши. Пусть кто-то из нас сядет в тюрьму – или я или вы».

Через две недели нам сняли все претензии.

Но так поступить может не каждый. Недавно разговаривал в Следственном управлении  УВД по одному из наших заявлений. Мне сказали прямо: «Таких, как вы, маловато, не каждый будет класть на кон свою голову и свой бизнес. Поэтому у дельцов и чиновников всегда расчет на тех бизнесменов, у кого рыльце в пушку».

– Недавно, по результатам одного исследования, прошла информация, что мужчины в Омске мечтают о зарплате 30 тысяч. А когда вы перестали получать зарплату 30 тысяч? Вообще, вы живете на зарплату?

– Я действительно живу на  зарплату, достаточно высокую. Островов не покупаю,  летаю экономклассом. Как источник моего личного благополучия зарплата для меня лет 20 как отсутствует, с тех пор как начал заниматься бизнесом.  Хотя у меня получалось  сделать великолепную карьеру наемного работника, если бы не рухнул СССР.

– Но «омский» зарплатный потолок в 30 тыс. не пугает?

– Заплата – явление полностью региональное, это стоимость рабочей силы в данном географическом пункте. Рост зарплаты – задача местной власти. Но поднимать ее нужно не искусственно,  а через развитие экономики. Иначе получается переизбыток выплат.  У наших специалистов вообще очень высокая профессиональная репутация. Даже на рабочие места мы начали принимать лиц с высшим образованием, потому что очень сложны техпроцессы. Конкуренция заставляет повышать зарплату.  Но если бы таких производств было много, высокая зарплата была бы у всех. А повышать зарплату искусственно –  заведомо делать продукт неконкурентоспособным.

– Валерий Николаевич, а вот когда на лыжах 50 км по лесу один – как с охраной? Или  настолько хорошо бегаете?

– Если будет профессиональная охота, никакие охранники не помогут. Стараюсь любой конфликт делать публичным, чтобы профилактировать авантюрные попытки  физического решения задачи. Сложнее создать систему, чем все взять на себя. Сконцентрировав всю власть на себе, не важно, политик это или олигарх, рано или поздно кому-то приходит соблазн быстрого и авантюрного решения задачи. Такова жизнь, поэтому должна быть логика. Но и искать приключений нет смысла.  Нужно жить трезво. Охрана нужна тем людям, которые по долгу службы часто делают общественно неизбежное зло – прокуроры, следователи. Там есть серьезные обиды, люди могут пойти на эксцессы. Но все мы под Богом ходим.

– Вы считаете себя влиятельным человеком в политике Омской области?

– Да, наверное, не очень. Хотя элемент уважения со стороны властей чувствую. Но все это вещи неосязаемые.  Тут, наверное, как в поговорке: знал бы где прикуп, жил бы в Сочи.

– А власть советуется с вами при кадровых назначениях?

– Безусловно, нет. Многие вещи я узнаю со славного сайта «Омскинформ». Чтобы советовать, нужно обладать информацией, знать ситуацию досконально.  Я вхожу в экспертную группу при Правительстве России по вопросам инноваций. Постоянно даю экспертные заключения, но это же узкие вопросы, потому что тему я знаю на деле.

– Но есть же выражение «омские бизнес-элиты будут против назначения»...

– Это клише журналистов. Замените слово «бизнес-элиты» на «кланы». У нас есть тенденция к клановому расслоению бизнес-элиты. Но клановая система организации экономики и общества уже погубила Украину. Этого допускать нельзя.

Поэтому губернатор должен быть выше любых групп влияния, у него не должно быть любимчиков. В каком-то смысле это пока выполняется. Я против клановой иерархически выстроенной структуры, потому что тогда политика превращается в область договоренностей между клановыми группами, а общество на это влиять не может.  Самым ярким выразителем интересов общества  считаю независимые средства массовой информации, ибо они – индикатор патологических процессов в обществе. Не майдан, а СМИ. Поэтому власть должна видеть и реагировать на СМИ.

– Сколько в Омске кланов? Нет, можете их не называть...

– Почему, запросто. Я же живу в Омске, завод  располагается здесь. Я выступаю как аналитик. Есть группировки, которые ориентированы на приближение к власти и стремление править. Первый – это Голушко. Вторая группа:  Зуга. Тут таиться не надо, нужно выйти и сказать: «Да, хочу. Готов предложить программу».

Но для этого надо быть примером.  Не как один сенатор-харизматик – деньги нужны, пошел, заключил договор на аренду труб. Бац – уголовное дело. Такие методы раздражают всех, тем более что все это переводится в тарифы. Молчу уже про другие приключения.

Нужно показать, что ты хорошо умеешь управлять бизнесом, и доказать, что власть не станет для тебя источником пополнения активов. Если эти требования исполнять, как правило, бизнесмены во власть не пойдут. Я категорически против того, чтобы бизнесмены шли во власть. Насколько мне известно, аналогичного мнения придерживается и Владимир Владимирович Путин. 

– А существующая в Омской области власть?

– Надеюсь, мы имеем дело с серьезной профессиональной командой без очевидных бизнес-интересов. 

– Ситуация с возможным уголовным делом Меренкова не заденет Гамбурга?

– При отсутствии вины будет отказ в возбуждении уголовного дела.  Тут важно оценивать в большей степени прежнюю городскую команду, которая была во власти в городе и с которой Леонид Константинович самоотверженно боролся. Возможно, это было общее деяние, но Меренков, вероятно, ответит один за свои поступки.

Это был могущественный клан Камерцель – Шрейдер и частично примыкающий к ним Гамбург. У нас была мощная схватка с ними – за 2008 год несколько уголовных дел. Но говорю о них с уважением. Они способны рационально мыслить, наступать на свои амбиции и перевести свои интересы в соответствие с общественными установками. Мы с ними не договорились, но и не дошли до крайностей. Это рациональные люди, способные корректировать  свои устремления.

Но если с ними мне удалось найти общий язык на логической основе, то с Леонидом Константиновичем  не удалось.  Установив себе эту  доминанту, он так с нее и не сошел. Часто это проигрыш, есть масса исторических примеров.

– Зато сохраняется внутренне чувство уверенности?

– Это от слабости. Выживает-то не сильнейший, а более адаптированный.  И тут нужен и характер, и стойкость, потому что легких целей не бывает.

– Не кажется вам, что Шрейдер, отсидев срок в Госдуме, вернется и продолжит в Омске свою политкарьеру?  

– Он очень прагматичный человек. Наверное, неплохой хозяйственник, он был слаб в политике, поэтому вошел под влияние силовиков. Сомневаюсь, слишком поменялось общество и время. И  Москва сегодня более эффективно и профессионально управляет этими процессами, чем в эпоху Полежаева.

– Как вы относитесь к ликвидации регионального Минпрома?

– Кто-то обязательно должен определять структуру развития промышленности, концепцию размещения производительных сил  в регионе. Это требует очень высокого профессионального подхода. Эта функция необходима, не важно, как будет называться сама  структура.

– После ареста в Белоруссии главы Уралкалия у вас не екнуло?

– Екнуло, конечно.  А вы не обратили внимания, что Керимов, реальный владелец Уралкалия, не нашел поддержки в России.  Возможно, это некие люди, посчитавшие, что есть шанс, пользуясь монопольным положением, наступить на интересы  Беларуси. Мол, президент Лукашенко подвинется. Но Александр Григорьевич – очень сильный игрок с точки зрения воли и интеллекта,  он предпочитает ломать чужие сценарии и навязать свой.  Думаю, он нащупал противоречия в поддержке этой группы со стороны Путина и дал ему анализ этой модели. И доказал, что подобная агрессивная экспансия российского капитала дискредитирует саму идею построения будущего общеэкономического пространства. Но в этом скандале экономически проиграли все стороны. Были потеряны рынки.

Мы себя в Белоруссии ощущаем комфортно. Возникают рабочие противоречия, но они разрешаются. И там есть дисциплина и авторитет власти. В отличие от Украины, где, может быть, очень большая и долгая смута. Там все раздроблено. Трагедия в том, что Украину используют как инструмент воздействия на Россию.

БЛИЦ

– Вы много читаете. Что читаете сейчас?

– Читаю много книг одновременно. Читаю документальную литературу, художественную  почему-то перестал. Последнюю книжку прочитал «Подводная лодка» Букхайма. Люблю читать исторических авторов, профессиональных историков. Честно говоря, силу нахожу в исторических параллелях и хорошо знаю историю.

– Скоро 8 Марта. Что подарите супруге? Как поздравите работниц предприятия?

– Не думал еще, может быть, букет цветов. Сотрудниц предприятия поздравлю через нашу корпоративную газету.

– Умеете готовить? 

– Нет. Но с голода не помру.

– Ваши увлечения?

– Историческая литература, спорт: лыжи, велосипед.

– Что не нравится и что нравится в людях?

– Не нравится демагогичность, лживость натуры, фасадность. Нравится рациональность и лидерские волевые качества. Но они редко встречаются вместе. 

– Спорт поддерживаете?

– Раньше помогали «Омичке», сейчас формируем спортивную инфраструктуру для работников завода. Там теперь великолепный спортзал, тренажеры. Поощряем развитие спорта именно в коллективе. Здесь нужен личный пример, я вынужден подчиняться этому правилу: велосипед, лыжи. Недавно ко мне приехал один вице-президент известной мировой  компании и спрашивает: «Какая протяженность велодорожек в вашем городе?»

Пришлось выкручиваться. Отвечаю: «Знаете, я не люблю урбанистическую среду.  Я за городом катаюсь».

– Ваша  максимальная дистанция на лыжах?

– 52 км. Я же с детства катаюсь. Жил в Амурском поселке, ул. Авангардная. Там сейчас учебный центр УВД, а раньше было большое поле, где сеяли картошку и по периметру была лыжня. С тех пор катаюсь.

– Что пожелаете нашим читателям?

– Быть настоящими гражданами. Без обывательщины и мещанства. Тогда будет все нормально. Потому что сегодня у нас уже есть зачатки гражданского общества, и я вижу, что общество может корректировать власть, а власть может к нему прислушиваться. 

2533